Читаем Миссия в Китае полностью

Сибирь была мне знакома по моей боевой юности. Там в борьбе с Колчаком я получил боевое крещение и стал командиром полка. Суровым был поход против войск Колчака и других генералов царской армии. Теперь за окном вагона мелькали мирные платформы. Селения и деревни залечили свои огненные раны. Поезда шли — хотя и с частыми опозданиями, но уже не по расписанию гражданской войны. В 1919 г. от Кургана до Москвы наш полк двигался по железной дороге больше месяца. Теперь экспресс — не того, конечно, класса, какие ходят сегодня, — доставил нас за семь суток до границы с Маньчжурией. Отсюда нам предстояло ехать по Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД)[10].

Мы пересекли границу. Сразу и не ощутили, что под колесами уже нерусская земля, не увидели поначалу и резких перемен в ландшафте. Но вскоре, выглянув из окна во время остановки поезда, убедились, что мы в ином мире. Жизнь будто замерла здесь, остановилась, и мы в одну минуту перенеслись на несколько лет в прошлое…

По платформам в военной форме с погонами разгуливают русские офицеры. Те, что были выброшены вместе с войсками Колчака и других генералов и атаманов за пределы Родины. Китайские власти привлекали их к охране дороги, и они служили, не меняя обмундирования, выжидая, когда понадобятся для какого-нибудь нового бандитского налета на большевистскую Россию в войсках атамана Семенова[11] или Меркулова.

С любопытством вглядываемся в их облик. Форма несвежая, поношенная, смятая. Нет того блеска, которым всегда отличалось русское офицерство царской армии. Настороженно-враждебный взгляд. Они сразу же в числе пассажиров отличают русских, да еще и дипломатов, полпредов Страны Советов, которую ненавидят. Но это Родина, и чувствуется, что они по ней тоскуют. Не светит им солнце на чужбине, и с каждым годом тают у них надежды вернуться победителями в Отечество, которое их изгнало. Впрочем, не все смотрят с ненавистью, в иных взглядах отчаянная тоска. Вернулись бы, упали на колени перед матерью-родиной, да расплата страшит: много они погрешили против нее, против русского народа, за спиной иных кровавые злодеяния.

Встречаются не только армейские офицеры. То там, то здесь мелькнет небесно-голубого цвета жандармский мундир. Это уже совсем немыслимые для нас «древности».

Отнюдь не для полноты описания своего путешествия вспомнил я здесь об этих мундирах и об офицерской форме. Встречались нам эти люди не только на приграничных станциях, но и в глубине Маньчжурии и в других районах Китая. Выглядели они далеко не импозантно — в старых военных гимнастерках и кителях с отпоротыми погонами. В носильщиках и в проводниках вагонов иногда можно было угадать бывших царских офицеров или солдат. Или вдруг такая сцена: на небольшой китайской станции стоит группа могучих, широкоплечих русских мужиков с окладистыми боярскими бородами. Казаки — уральские, амурские, забайкальские. Чужая воля оторвала их от обильных и плодородных земель, от чапыг, кос, молотилок и обрекла пребывать в непонятном для них состоянии эмигрантов. А вот некоторые офицеры (ведь среди них были не только низшие, но и полковники, генералы, которые с капитальцем бежали, иные близко вошли в соприкосновение с японской разведкой) стали своими людьми у кое-кого из китайских милитаристов. В каком-то ресторане на большой станции услышал я белогвардейскую песенку. Словно бы и веселенькая песенка, только почему-то тоской наливались глаза ее исполнителей:

Москва златоглавая,Звон колоколов,Царь-пушка державная,Аромат пирогов…

Тоска, ностальгия? Нет, не только. Это явление было более опасным. Люди побитые и вышвырнутые с нашей земли, только и думали о том, как бы вернуться в Россию, штыком и гранатой, кнутом и виселицами снова привести народ в прежней, закабаленное состояние. Других целей в жизни у них уже не оставалось. И везде, где только можно, каждому, кто с ними общался, соседу по вагону, на банкете у китайского милитариста или офицера японской разведки, на каждом перекрестке они твердили одно и то же: «Россия большевиков долго не продержится, это колосс на глиняных ногах, только тронь — и развалится. Спешите к дележу большевистской России! Отдаем нефть Баку, оазисы Средней Азии, сибирские рудники и неоглядную тайгу, а нам верните наши тульские, уральские, питерские заводы и смоленские да рязанские поместья!» Щедрой горстью сыпали эти отщепенцы несбыточные обещания, везде, где можно, сеяли ненависть к Стране Советов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное