Миссия в Париже

Так и повелось. С утра Павел помогал Жану, а потом гулял по окрестностям, дивясь иной, совсем не российской природе. Она была словно рукотворная. Уютные, ухоженные лесочки, ровные, словно выглаженные катком, тропинки, кристально прозрачная речная вода и чистые, незамусоренные песчаные берега. Не хватало здесь только сказочных пастушки и пастуха с дудочкой. Даже единственная на все окрестности неутомимо машущая крылами мельница навевала мысли о какой-то буколической стране.

В жизни Павла Кольцова с этих дней тоже вдруг стали происходить почти что сказочные или уж, во всяком случае, невероятные и неожиданные события.

Глава десятая

Болотов приехал в Флёри-ан-Бьер ближе к вечеру. Свой «фиат» поставил не как обычно, у ворот, а возле калитки гостевого домика.

Павел не сразу услышал шум подъехавшего автомобиля. Среди различных старых французских газет и журналов, стопкой сложенных в коридоре и, вероятно, предназначенных для растопки печки, он отыскал большой альбом на русском языке. И вот уже третий день, едва выдавалось время, он, лежа в своей комнатке, его листал.

Война и здесь не отпускала Павла. Альбом назывался «Великая война в образах и картинках», о баталиях не так давно окончившейся войны четырнадцатого года. Павел знал эту войну не с чужих слов, но здесь, в этом альбоме, речь, похоже, шла о другой, незнакомой ему войне, красивой и победоносной. Масса иллюстраций, на которых действие разворачивалось на фоне изумительных открыточных пейзажей, как бы подтверждали пронизывающую альбом мысль: война – занятие для настоящих мужчин. Она совсем не страшная. Ни слова о крови, грязи, о постоянном пребывании на грани жизни и смерти. Она, скорее всего, сродни увлекательному путешествию в какую-нибудь неизведанную страну Папуасию: немножко опасно, но зато как увлекательно!

А что! Может, и эта Гражданская война, спустя совсем короткое время, по милости легковесных перьев, предстанет перед читателями как увлекательная прогулка с винтовкой за плечами по необъятным просторам России? Какой осталась в памяти потомков кровавая Отечественная война восемьсот двенадцатого года? Кивера, ментики, кавалергарды, бравые гусары. Что там еще? Ах, да! Еще пожар в Москве, тоже зрелище вполне красивое и совсем не страшное!

Все эти размышления Павла и прервал звук автомобильного клаксона. Выглянув в окошко, он увидел идущего к гостевому домику Илью Кузьмича. Встретил его на пороге.

– Вы хоть рубаху накиньте! – вместо приветствия сказал Болотов, критически его оглядев.

– Что-то случилось? – встревожился Павел.

– Случилось – не случилось, – проворчал Болотов. – Это с какого боку посмотреть. Выходите к калитке.

Павел, пока еще ничего не понимая, все же торопливо надел рубаху. Проходя мимо зеркала, мельком взглянул на себя и пятерней пригладил волосы. Прошел по дорожке к калитке, где его ждал Илья Кузьмич.

– Ну, вот… встречайте! – со значением сказал Болотов.

Дверца «фиата» отворилась и на траву ступила…

Павел не поверил своим глазам. Этого не может быть! Этого просто никогда не могло быть. Даже в самых дерзких своих мечтах и фантазиях он не мог себе этого представить. На траву ступила… чуть растерянная и смущенная Таня. Его Таня. Таня Щукина, которую он так часто вспоминал, мечтал о встрече с ней, твердо понимая, что этому никогда не сбыться.

– Здравствуйте, господин градоначальник, – сказала она, и этой ничего не значащей и даже нелепой для слуха Болотова фразой она перенесла его память в то харьковское лето, когда они любили друг друга и были несказанно счастливы.

– Таня, – Павел все еще никак не мог прийти в себя от этого сказочного Таниного появления здесь, и снова повторил, тихо и протяжно, с теплотой и нежностью в голосе: – Та-ня.

И Павлу и Тане казалось, что они уже целую вечность стояли так, на расстоянии, вглядывались в лица друг друга, внимательно изучая происшедшие на них за время разлуки перемены. У Тани от волнения подкашивались ноги, и она опиралась на дверцу автомобиля. А он все никак не решался подойти к ней, дотронуться до нее, словно боялся вспугнуть сладкий сон. Ему все еще казалось, что вот сейчас прокричит дурной заполошный кочет, и видение растворится.

Тем временем к калитке подошли Елизавета Кузьминична и Жан-Марк. Они или догадались о происходящем, или им что-то шепотом объяснил Илья Кузьмич, но они тоже стояли молча, ничем не нарушая эту святую тишину.

Потом Павел чуть наклонился, чтобы сделать первый шаг. Таня угадала его намерение. И они разом бросились друг к другу. Таня повисла у него на шее и вдруг, чего уж Павел никак не мог ожидать, заплакала, нет, в голос по-бабьи заревела, что-то при этом причитая.

Павел, успокаивая, гладил ее по спине, целовал в мокрые щеки, в глаза. И ее волнение стало постепенно стихать. Унялась дрожь в спине. Полой своей рубахи он стер с ее лица слезы. Обернувшись к своим хозяевам, сказал: