Миссия в Ташкент

На этом митинге милиционер, следивший за порядком, поймал мой взгляд и направился прямо ко мне. Моей первой мыслью было, что это был выслеживавший меня человек, узнавший меня. Однако он подошел, расплылся в доброжелательной улыбке и сказал «Здравствуй, товарищ!» Тогда я узнал в нем одного из своих друзей, с которыми провел ночь в киргизском поселке пару месяцев тому назад. У нас состоялась долгая дружеская беседа, в то время как народ, кажется, не сильно страдал от недостатка внимания со стороны представителя советской власти. Впоследствии я встречал его и его товарища несколько раз на улицах, но всегда старался избегать встречи с ними, хотя это были отличные и дружелюбные ребята, встрече с которыми можно было бы только радоваться при иных обстоятельствах.

Однажды Манднч и я пошли в Афганское консульство в Ташкенте. Я подумал, что, может быть, было бы интересно поговорить там с кем-нибудь, если бы это можно было устроить.

Когда мы подходили к консульству, я предложил сфотографировать его, но Мандич меня поспешно остановил. Среди людей, сидящих на скамейке у ворот, был один из наиболее опасных и квалифицированных агентов ЧК. Мы отошли, обсуждая, можно ли еще что-то предпринять, когда какой-то человек подошел к нам и приветствовал Мандича словом «Товарищ», единственным словом, которое он знал по-русски, затем он повернулся ко мне и спросил по-персидски «Вы говорите по-персидски?» Я притворился, что не понимаю. Затем к нам из консульства вышел другой человек и обратился к нам по-русски. Оказывается, Мандич был в июне в Бухаре с целью получения информации для контрразведывательной службы.

Когда он возвращался, он ехал в поезде с тем самым человеком, первым его поприветствовавшим у дверей консульства, который думал, что Мандич «комиссар Самарканда». Мандич поверил его словам, что он афганец, но он на самом деле был индийским революционером из Пешавара по имени Мухаммад Миан по прозвищу Моулви Хамал.

Вместе со своим русскоговорящим коллегой он пригласил нас в консульство, и мы, миновав несколько афганских солдат, вошли во внутреннюю комнату, где на кровати лежал болезненного вида старик, которому мы и были представлены. Я полагаю, это был Мохманд с Пешаварской границы, однако мне трудно в данном случае утверждать это наверняка, когда у всех людей здесь было по нескольку псевдонимов и много причин временами скрывать свое настоящее имя.

Наш русскоговорящий провожатый вышел из комнаты, и с нами разговаривали другие люди.

Я понимал все, о чем они говорили, но они, конечно, не догадывались об этом. Индийский революционер — знакомый Мандича по совместному железнодорожному путешествию, сказал, что он (Мандич) комиссар из Новой Бухары или Самарканда и что он никогда не видел меня до этого и ничего обо мне не знает. Тогда они попросили слугу позвать переводчика. Пришел моложавый афганец, который спросил нас обоих на английском, говорим ли мы по-английски.

Я ответил, что Мандич не говорит, а я понимаю немного, но почти не говорю. Затем мы сели все пить чай, и к нам присоединился старик, которого нам представили как «главного муллу всего Афганистана», в то время как индиец из Пешавара, встретивший нас на улице, был «главный мулла всей Индии».

Компания участвовавших в чаепитии состояла из четырех человек, за исключением Мандича и меня. Старый Мохманд на кровати, два мнимых главных муллы Индии и Афганистана и англоговорящий переводчик. Мы провели около часа, беседуя с ними. Я выступал в качестве переводчика, представляя Мандича в качестве важной персоны. Я говорил очень немного по-английски, стараясь говорить медленно и плохо, а затем переводил услышанное на немецкий для Мандича. Я никогда раньше этого не делал и нашел, что это весьма непростое дело. В гораздо большей степени трудное, чем это может показаться. Переводчик говорил с индийцами на хиндустани, а с афганцем по-персидски. Я понимал все, что они говорили, и это в дальнейшем усложнило для меня ситуацию. Я иногда ловил себя на том, что ссылался на что-то, что мне не было сказано по-английски. Естественно, беседа свелась к оскорблению моей родной страны, и спустя какое-то время переводчик ушел за тем, чтобы принести «Английскую официальную книгу», в которой они могли бы показать мне официальные оскорбления в адрес Афганистана. Я был сильно удивлен, когда он вернулся. Оказалось, что этой «книгой» был «Альманах Уитакера»[69] за 1919 год, где утверждалось, что Афганистан был буферным государством, чьи внешние связи контролировались Великобританией. «Какие свободолюбивые нации потерпят такое оскорбление как это?» — вопрошали они.