Миссия выполнима

– А с другой стороны, – сказал Рива, – будь я на твоем месте, я бы еще придержал свои «синие фишки». Пока слишком рано их распродавать.

– Ну что ж, давай потянем еще несколько дней. Созвонимся в этот понедельник вечером, хорошо?

– Договорились. Желаю приятного уик-энда.

– Тебе тоже.

– Передавай привет Марджори.

– Обязательно. Пока.

– Счастливо.

Рива вышел из телефонной будки и посмотрел на небо. Сияние городских огней отражалось в тяжелой массе облаков. Он поднял воротник пальто и направился назад в отель.

Суббота, 15 января

07.00, североафриканское время.

Это было второе утро Фэрли в серой комнате.

Окон нет. Ножки железной кровати привинчены к бетонному полу. На кровати – только матрац. Никаких подушек или простыней. Наверху горела тусклая лампочка, утопленная в потолок и закрытая стальной сеткой, чтобы заключенный не мог до нее дотянуться и вывернуть лампочку из гнезда. Свет никогда не выключался.

Как видно, помещение с самого начала было предусмотрено для содержания в нем узников. Возможно, это был реликт Второй мировой войны. Строилось все в расчете на людей, первой реакцией которых на заключение было стремление убежать. Не было ни одной вещи, которую он мог бы отодрать или сломать, чтобы превратить в оружие или инструмент. Кровать представляла из себя цельнометаллическую раму с настилом из клееной фанеры, без металлических креплений и крючков. Дверь была из железа, плотно подогнанная под железный же косяк. С внутренней стороны на ней не было ни ручек, ни замочной скважины. Щель внизу была такой узкой, что едва пропускала воздух, который поднимался вверх и просачивался, наверно, через отверстия возле лампочки. Где-то наверху постоянно жужжал вентилятор.

С момента похищения они кормили его два раза в день. Таким образом он мог как-то ориентироваться во времени, предполагая, что они не меняют распорядок кормежки. Около часа назад ему принесли кофе, черствый ломоть хлеба и кусок мыла. Он решил, что это завтрак, поскольку по вечерам его кормили одним и тем же. Значит, сейчас было утро.

Он не имел понятия о том, где находится. В последний раз он видел небо на борту лодки, пока они не завязали ему глаза. Потом начался полет на гидроплане. Он показался очень долгим, но в конце концов самолет сел на землю. Судя по неровной поверхности, это не была полоса аэродрома.

Они перенесли его на небольшое расстояние и усадили в другое транспортное средство. Он услышал, что самолет взлетел снова и шум его моторов начал затихать, тогда как машина, в которой он сидел, медленно двинулась по тряской дороге – скорей всего, проселочной, если это вообще была дорога.

Надетая на него маска была так плотно обмотана лентой, что сквозь нее не проникало ни одного луча света. Но во время поездки он почувствовал тепло на левой щеке и сделал вывод, что сейчас светит солнце. Если это было утро, значит, они ехали на юг. Машина один раз остановилась, из нее вышел, кажется, Ахмед; послышался металлический звон, возможно, это была канистра. Леди прощупала пульс на запястье Фэрли. Они сделали ему новый укол перед самой посадкой, и, судя по тому, что на этот раз он не потерял сознания, а только впал в какую-то туманную эйфорию, теперь они держали его на умеренных транквилизаторах, чтобы сделать более спокойным и податливым. Но эффект получился несколько сильнее: его разум постоянно плавал на грани яви и галлюцинаций и не мог сосредоточиться на одном и том же дольше нескольких секунд.

Новое путешествие опять тянулось слишком долго, чтобы он мог оценить его продолжительность, опираясь на одни только ощущения. Может быть, они ехали сорок пять минут, а может быть, три часа. Машина остановилась; они вытащили его и повели по хрустящему гравию. Вошли внутрь здания, свернули несколько раз, возможно, в каком-то коридоре. Спустились по крутым ступенькам, усыпанным камнями и щебенкой, – идти надо было очень осторожно, вслепую нащупывая дорогу. Под конец они втолкнули его в эту камеру, где развязали ему руки, сняли маску и вытащили кляп.

Его глаза не сразу привыкли к свету, и к тому времени, как он начал что-то видеть, они заперли дверь, предварительно сняв с него всю одежду, кроме нижнего белья.

В первый вечер Леди принесла ему большой кусок тушеной баранины на металлической тарелке и бутыль с кислым вином. Ахмед стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел, как он ест. На боку у него блестел черный револьвер.

– Не вздумай создавать себе проблем. Ты же не хочешь, чтобы твоя жена шла за твоим гробом под медленную органную музыку.

Они по-прежнему не показывали ему своих лиц – все, кроме Абдула, черного пилота, которого здесь, однако, не было. Фэрли предполагал, что Абдул вернулся на самолете туда, откуда они прилетели, или в какое-то другое место, во всяком случае, улетел.

Четыре часа спустя Леди и Ахмед оставили его одного, сидящего на корточках, униженного запахом своего немытого тела и резкой вонью какого-то дешевого дезинфицирующего средства.