Для буржуазных мыслителей времен Фрейда человек был изначально изолированным и самодостаточным существом. Если он нуждается в каких то товарах, то должен отправиться на рынок, чтобы встретить там других индивидов, которым требуется произведенное и продаваемое им и которые продают необходимое ему, — этот взаимоприбыльный обмен составляет сущность социальны. связей. В своей теории либидо Фрейд выражает ту же самую идею, только не в экономических, а в психологических терминах. Человек в основе своей — машина, движимая либидо и саморегулирующаяся благодаря необходимости уменьшать болезненное напряжение до какого то минимального порога. Редукция напряжения и составляет природу наслаждения. Чтобы получить удовлетворение, мужчины и женщины нуждаются друг в друге. Они взаимно удовлетворяют либидоиозные нужды, и в этом заключается их интерес друг к другу. Тем не менее по сути своей они остаются обособленными, подобно продавцу и покупателю на рынке; хотя их притягивает друг к другу необходимость удовлетворять инстинктивные желания, они никогда не выходят за пределы этой основополагающей обособленности. Для Фрейда, как и для многих мыслителей того времени, человек был социальным животным лишь в силу необходимости взаимного удовлетворения своих нужд, а не благодаря первичной потребности в общении с себе подобными.
Описание связи между образом человека в психоанализе и мировоззрением буржуазии XIX в. будет неполным, если не упомянуть существенный момент теории Фрейда — "экономический аспект" либидо. Для Фрейда либидо всегда представляет собой фиксированное количество энергии, которую можно так или иначе потратить, но которая подчинена законам материального мира: потраченное уже не восстанавливается. Эта идея лежит в основе таких его концепций, как учение о нарциссизме (либидо либо обращено вовне, либо направлено вовнутрь на собственное Я) или теория деструктивности (либидоиозные импульсы направлены либо на других, либо на себя самого). Она скрыта и за фрейдовским отрицанием возможности братской любви. Ранее уже цитировался отрывок, где в терминах фиксированных комплексов обосновывается абсурдность заповеди "Возлюби ближнего своего".
"Моя любовь есть для меня нечто безусловно ценное, я не могу безответственно ею разбрасываться… Это было бы и несправедливо, поскольку моими близкими моя любовь расценивается как предпочтение, и приравнивание к ним чужака было бы несправедливо по отношению к ним. если я должен его любить, причем этакой всемирной любовью, просто потому, что он населяет землю — подобно насекомому, дождевому червю или ужу, — то я боюсь, что любви на его долю выпадет немного. Во всяком случае, меньше, чем я, по здравом размышлении, имею право сохранить для самого себя". Вряд ли тут требуется комментарий: Фрейд рассуждает о любви так, как люди его времени говорили о собственности или капитале. По сути это тот же аргумент, что часто используют против плохо понятого социализма: если все капиталисты разделят свои деньги среди бедняков, то каждому достанется очень мало.
Такое представление о человеческой природе было призвано доказать и экономисту, и обывателю XIX в., что современный им капитализм наилучшим образом решает проблему человеческого существования, поскольку он удовлетворяет влечения, укорененные в природе человека. Идеологи любого общества преследуют эту цель, они вынуждены это делать, так как принятию данного общественного порядка в огромной мере способствует вера в то, что этот порядок является естественным, а потому необходимым и наилучшим. Фрейд не выходил за пределы понятия о человеке, обычного для его общества. Более того, он даже придал дополнительный вес этим традиционным понятиям, показывая, что они коренятся в самой природе и способе действия либидо. В этом отношении Фрейд был психологом общества XIX в., доказывавшим, что предположения о природе человека, лежащие в основе экономической системы, правдоподобны даже в большей степени, чем это могли вообразить себе экономисты. Его концепция homo sexual была углубленной и расширенной версией концепции homo economicus" экономистов. Лишь в одном Фрейд отходил от этой традиционной картины: он заявлял, что уровень подавления сексуальности, считающийся нормальным в его время, был избыточным и тем самым порождал неврозы. Он и тут не ставил под вопрос базисный образ человека, но, как и все либеральные реформаторы, пытался уменьшить лежащее на человеке бремя — в рамках той же традиционной картины.