Миссионерский кризис православия

Есть евангельский эпизод, очень многое говорящий о соотношении действия Божия и усилий человеческих. Это концовка Евангелия от Иоанна[248]. Апостолы безуспешно ловят рыбу на Тивериадском море, а воскресший Иисус является им и спрашивает: есть ли у вас что снедное? Апостолы признаются в неудаче: нет. И тогда с берега Христос говорит апостолам, которые были метрах в шестидесяти от берега: закиньте сеть. Они бросают и вытаскивают полные сети. И вот лодка, перегруженная этими рыбами, плывет к берегу… И что же — достигнув берега, они начинают чистить рыбу и жарить ее? Нет! Оказывается, ужин уже готов. Вот что удивительно в этом евангельском рассказе. С одной стороны, Господь сотворил чудо. Он Сам дал апостолам рыбу, как некогда Он Сам умножал хлеба. Но Он не просто накормил апостолов без их труда. Он сказал: «Вы сначала пойдите и потрудитесь…»

Итак, человеческое усилие, стремящееся добиться понимания, должно быть у миссионеров (хотя на него и не стоит чрезмерно полагаться).

Есть интересная новизна евангельского текста в сравнении с ветхозаветным. В Евангелии сказано: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» (Мф. 22,37). Вроде бы это цитата из ветхозаветного Писания — Втор. 6,5: «и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими». Но есть нюанс: там, где Ветхий Завет говорит о силе, Евангелие говорит о разуме. Значит, мы должны использовать и этот Божий дар.

В праве есть упоминание о таком деянии, как «оставление в опасности». Законодательство это деяние квалифицирует как преступное. Могут ли те люди, что замораживают миссионерские инициативы по принципу «кого надо — Господь Сам к вере приведет», быть уверены, что на Божьем суде они не услышат об этом своем «благочестии» осуждающий приговор?

Ну, как можно сложить с себя миссионерскую заботу? Святитель Иоанн Златоуст, рассуждая о православных и сектантах, говорил: «И не говори мне таких бессердечных слов: «Что мне заботиться? У меня нет с ним ничего общего». У нас нет ничего общего только с дьяволом, со всеми людьми мы имеем очень много общего. Они имеют одну с нами природу, населяют одну и ту же землю, питаются одной и той же пищей, имеют Одного и Того же Владыку, получили одни и те же законы, призываются к тому же самому добру, как и мы. Не будем поэтому говорить, что у нас нет с ними ничего общего, потому что это голос сатанинский, дьявольское бесчеловечие. Не станем же говорить этого и покажем подобающую братьям заботливость. А я обещаю со всей уверенностью и ручаюсь всем вам, что если все вы захотите разделить между собою заботу о спасении обитающих в городе, то последний скоро исправится весь… Разделим между собою заботу о спасении наших братьев. Достаточно одного человека, воспламененного ревностью, чтобы исправить весь народ. И когда налицо не один, не два и не три, а такое множество могущих принять на себя заботу о нерадивых, то не по чему иному, как по нашей лишь беспечности, а отнюдь не по слабости, многие погибают и падают духом. Не безрассудно ли, на самом деле, что если мы увидим драку на площади, то бежим и мирим дерущихся, — да что я говорю — драку? Если увидим, что упал осел, то все спешим протянуть руку, чтобы поднять его на ноги; а о гибнущих братьях не заботимся? Хулящий святую веру — тот же упавший осел; подойди же, подними его и словом, и делом, и кротостью, и силою; пусть разнообразно будет лекарство. И если мы устроим так свои дела, будем искать спасения и ближним, то вскоре станем желанными и любимыми и для самих тех, кто получает исправление»[249]. «Нет ничего холоднее христианина, который не заботится о спасении других… Никто не был осужден за собственные грехи, но за то, что не был полезен другому»[250].

Или: «Если двенадцать человек «заквасили» всю вселенную, подумай, сколь велика наша никчемность, если мы, пребывая в таком количестве, не в состоянии исправить оставшихся — а ведь в нас должно было хватить закваски на тысячи миров… Но то, скажешь, были апостолы. Что же из этого? Разве они Ангелы были? Но, скажешь, они имели дар чудотворения. Долго ли эти чудеса будут служить для нас прикрытием нашего нерадения?.. Какое знамение сотворил Иоанн, привлекший к себе многие города? Что он не чудодействовал, о том послушай евангелиста, говорящего: Иоанн не сотворил никакого чуда (Ин. 10,41)» (Святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея, 46,2—3).

А великий средневековый книжник Алкуин, живший в VIII веке, говорил, что «труды священников, занимающихся евангельским благовестием, должны оцениваться выше, чем любые чудеса»[251].