Миссионерский кризис православия

В-пятых, в этом тезисе обнаруживается внутреннее противоречие. Если народ — хранитель Православия, то какое нам дело до того, что сказали восточные патриархи? Вот если бы на Ближнем Востоке был проведен референдум и в ходе референдума народ одобрил бы сей тезис, тогда он был бы логичен. А так получается, что высшие иерархи смиренно говорят: народ, послушай нас в последний раз и после знай, что ты, народ, и есть мерило веры.

В-шестых, точно ли народ желает сохранить церковную веру неизменной? Будь оно так, разве появлялись бы миллионы диссидентов и отступников при малейшем ослаблении государственно-церковного диктата? Миллионы сектантов и раскольников, то есть людей, готовых идти на жертвы ради своей веры и всерьез свою жизнь строить вокруг нее, ногами проголосовали за какие-то перемены в церковной жизни. В СССР граждане единогласно голосовали за власть коммунистов. Но в этом голосовании не учитывались голоса миллионов людей, ушедших в изгнание. Вот и мы, оставшись уже в меньшинстве среди своего некогда православного народа, продолжаем твердить, будто «народ всегда желает сохранить веру свою неизменной».

В-седьмых, предположим, что церковный народ желает сохранить неизменной веру Церкви. Но знает ли он ее? И если нет, то как может хранить то, чего не знает?

Человек не может хранить то, чего не знает. Человек не знает того, что он не в состоянии рассказать и объяснить. Вот апостол Петр и призывает: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета о вашем уповании, дать ответ» (1 Петр. 3,15). Самый верный способ выучить и запомнить некий материал — пересказать и объяснить его другому... Так что скорее у протестантов, прихожане которых не расстаются с Библией, народ выступает хранителем той веры, которой он был научен.

Много раз я просил православные аудитории вспомнить тот апостольский текст, который они слышат чаще всего.

Более всего праздников церковного календаря посвящено Божией Матери и ее чтимым иконам. Более всего молебнов служится Божией Матери. Апостольское же чтение в этом случае — это Филип. 2,5—11. В этом тексте есть такие слова: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек, смирил Себя даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных, и преисподних».

Зачем я прошу православных вспомнить и запомнить эти слова Апостола? Да ведь если бы мы помнили эти слова, то у «Свидетелей Иеговы» не осталось бы никаких шансов для проповеди своего учения в православной стране. Как они могли бы утверждать, будто Библия не учит, что Христос был Богом, если бы православные в ответ напоминали им этот текст? Ведь в нем ясно сказано, что Христос не считал воровством полагать Себя равным Богу! Если бы Он был лишь Ангелом (пусть даже Архангелом), такое мнение Его о Себе Самом было бы чудовищным кощунством. В том же тексте ясно говорится о том, что именем Иисуса, а не Иеговы должно быть преклонено всякое колено (впрочем, имя Иеговы входит как составная часть в имя Иисуса, которое по-еврейски означает «Иегова спасает»)... Но даже этот самый читаемый в Богослужении библейский текст православные прихожане не помнят и не понимают.

И потому даже важнейшую свою святыню — веру в то, что спасать нас пришел Сам Бог, а не Ангел, не могут защитить...

Народ, который не помнит фундаментальных текстов Писания, не может их пересказать и защитить — христианское ли благочестие он будет хранить? Прав был Алексей Хомяков, когда, оспаривая католическое понимание «кафоличности» как общераспространенности, заметил: «В вашем смысле кафоличны доселе только невежество и порок, действительно свойственные всем племенам и странам».

А поскольку богословски-догматические вопросы в народе малоизвестны, то возможные перемены в этой области тем более могут оставаться незамеченными.

На этот свой тезис я однажды встретил возражение: «Но как тогда быть с тем, что православные греки все-таки отвергли Флорентийскую унию (то есть явили чистоту догматического мышления), в то время как епископат ее подписал? Или этот пример — исключение?» Нет, это даже не исключение. Это просто не пример. Народ, хоть и глухо роптал, но в общем-то не восстал ни в 1439 году, ни в 1452-м (официальное объявление унии в Константинополе произошло 12 декабря 1452 года в храме Св. Софии). Не народный бунт смел унию, а турки (точнее — Промысл Божий через турок, которым Он передал власть над Константинополем)...