Миссис Харрис едет в Париж. Миссис Харрис едет в Нью-Йорк

Генри не ответил: поскольку он никогда не знал настоящего отца, он не представлял, на что это может быть похоже – он знал только, что если этот отец окажется похожим на мистера Гассета, то он, Генри, предпочел бы остаться сиротой. Но поскольку все вокруг так волновались из-за его родителя и так старались его разыскать, он решил, что стоит быть вежливым; однако вместо того, чтобы ответить на вопрос, сказал просто:

– Мистер, а вы мне нравитесь.

Круглое лицо мистера Шрайбера покраснело от такой похвалы и он похлопал мальчика по плечу.

– Ну-ну, – сказал он, – посмотрим, что мы сможем сделать. Пока что можешь оставаться тут, с миссис Харрис и миссис Баттерфилд, – он повернулся к миссис Харрис. – Удалось вам узнать что-нибудь о его отце?

Миссис Харрис рассказала ему, как, честно говоря – по глупости, мистер Браун из Кеноши был единственным вариантом, на который она рассчитывала, и сказала, что теперь в растерянности и не знает, что делать. Она показала письмо из ВВС, в котором ее просили уточнить, который из четырехсот пятидесяти трех Браунов, служивших в американских военно-воздушных силах, ей нужен, и в котором ей предлагалось сообщить время и место рождения, личный номер, дату поступления на службу и увольнения, места службы в США и за границей и так далее.

Мистер Шрайбер повертел в руках злополучный документ и фыркнул:

– Эти болваны не найдут человека, даже если он будет сидеть перед самым их носом, – заявил он. – Предоставьте это мне. У меня солидная организация, не армия какая-нибудь. Наши распространители есть во всех крупных городах Америки. Так что, если уж мы его не найдем, это никому не под силу. Как, говорите, его зовут?.. И расскажите все, что вам о нем известно – ну там, где он служил в Англии, сколько ему было лет, когда он женился, в общем, все, что могло бы как-то помочь.

Миссис Харрис вынуждена была со стыдом сознаться, что может рассказать немногое: ей известно, что пропавшего отца зовут Джордж Браун, он служил на американской военно-воздушной базе в Англии около 1951 года, что он женился на официантке по имени Пенси Котт, которая и родила Генри, затем, что эта Пенси отказалась поехать с мужем в Америку, развелась с мистером Брауном, вновь выскочила замуж и исчезла. Пересказывая все это, миссис Харрис все сильнее стыдилась того, как позволила себе увлечься столь безнадежным предприятием, и того, как действовала.

– Господи, – промолвила она, – я здорово сглупила, верно? И натворила дел, похоже. На вашем месте я бы нас прямо сейчас и отослала назад в Англию…

– Ну нет, – возразила миссис Шрайбер, – я лично думаю, что вы сделали хорошее, доброе дело. Правда, Джоэль? Вряд ли кто другой способен на такое!

Мистер Шрайбер кивнул, одновременно пожимая плечами, показывая, что он сомневается, хотя и не возражает.

– Что ж, – сказал он, – сведений для начала немного. Но если кто и сможет найти этого парня, так это наша организация, – а обращаясь к Генри, добавил: – Ладно, сынок. Завтра воскресенье, так что мы достанем мяч, биту и перчатку, и ты покажешь свой хоум-ран. Мальчиком я был недурным питчером[27]…

17

Вскоре, после одного из приемов у Шрайберов, Кентукки Клейборну удалось превратить неприязнь, которую миссис Харрис питала к нему, в сильное и неумирающее чувство.

Он явился на прием, одетый, по обыкновению, в нестиранные синие джинсы, ковбойские сапоги и излишне пахучую кожаную куртку, но на этот раз он пришел на час раньше назначенного времени. Причин тому было две: во-первых, он решил успеть прибыть до того момента, когда напитки станут разносить принятыми в обществе порциями, а во-вторых, он хотел подстроить свою гитару под рояль Шрайберов – мистер Шрайбер ожидал важных гостей, больших боссов с телевидения и из киносети, и ему удалось уговорить Кентукки спеть гостям после ужина.

Кентукки был человеком устоявшихся привычек – он пил кукурузное виски, причем почти не имел обыкновения закусывать. Опрокинув четвертый тамблер[28] доброго бурбона – а наливал он их до краев, – Кентукки взял несколько аккордов, проверяя настройку, и завел балладу о любви и смерти в войне Хэтфилдов с Маккоями. На середине песни он поднял взгляд и увидал мальчика, с интересом слушающего песню и разглядывающего певца.

Кентукки на миг прервал пение в том месте, где целая компания Хэтфилдов полегла под пулями Маккоев, чтобы велеть:

– Брысь отсюдова, парень!

Генри, скорее удивленный, чем обиженный, возразил:

– Чего это? Послушать нельзя, что ли?

– То, что я велел тебе убираться, парень, вот чего! – и, распознав наконец знакомую речь, Кентукки добавил: – Ба, да это, кажись, англичашка, по речи-то! Парень, ты что, англичашка?

Генри знал это слово, знал, что оно относится к нему и гордился этим. Взглянув Кентукки Клейборну прямо в глаза, он ответил:

– Да, черт возьми, – а вам-то что?