Миссис Марч

Габриэлла потушила сигарету в остатках блинов с икрой и крем-фрешем [14], официант сразу же забрал тарелку. Миссис Марч не могла решить, оскорбиться ли ей на Габриэллу за такое поведение или нет. Недоеденные блины в любом случае должны были отправиться в помойное ведро, но осквернение их подобным образом могло восприниматься как оскорбительное отношение к ее гостеприимству. Внезапно у нее возникло желание расплакаться, и только одна возможность этого привела ее в ужас.

– На самом деле мне предлагали разработать обложку для его нового романа, – продолжала Габриэлла. – Но, к сожалению, я тогда работала над другим заказом. Хотя в результате все вышло хорошо – дизайнер, которого они пригласили, выбрал ту культовую картину. Обложка просто идеально подошла, она передает дух романа лучше, чем что-либо, что могла предложить я.

Миссис Марч тупо кивнула, прикидывая, как выглядит тело Габриэллы под тонким сатиновым платьем: какого цвета у нее соски, есть ли у нее веснушки или родинки. Может, Габриэлла считает их непривлекательными, а все мужчины – невероятно сексуальными.

– Я предполагаю, вы читали книгу? – спросила Габриэлла, глядя прямо в глаза миссис Марч и склоняя голову набок. Ее губы были слегка приоткрыты, словно так она демонстрировала игривость и любопытство.

– О, конечно, я читаю все книги Джорджа, – заявила миссис Марч слегка подрагивающим голосом.

До того, как разговор успел перейти к главной героине книги, чего миссис Марч очень боялась, появился еще один мужчина. Он сгреб Габриэллу в объятия и в качестве приветствия поцеловал ее в обе щеки. Судя по виду, он только пришел – еще не снял пальто, на плечах которого блестели капли дождя. Миссис Марч почувствовала, как внимание Габриэллы уходит от нее просто физически, словно у нее из тела вырвали все еще продолжавший работать орган. Она опустила глаза на кофейный столик. В пепельнице лежали три белых окурка, измазанные помадой. Рядом с ней – серебряный портсигар Габриэллы с выгравированными на нем инициалами. Миссис Марч ощутила незнакомый порыв и схватила портсигар, который быстро сунула в бюстгальтер: он прижался к ее левой груди, создавая дискомфорт.

Никто этого не заметил, и она тут же отошла, у нее слегка кружилась голова от этого неблаговидного поступка. И ведь как быстро она все сделала! Но она прилагала усилия, чтобы улыбаться – частично, чтобы избежать подозрений, но по большей части, чтобы скрыть свое собственное чувство вины из-за того, что только что совершила. К сожалению, или, может, к счастью, к ней в этот момент подошла дама, агент Джорджа.

– Как ты, дорогая? Вечеринка просто потрясающая, – выпалила Зельда на одном дыхании, а затем резко втянула в себя воздух.

Зельда очень много курила, и у нее возникали сложности при произнесении длинных фраз: казалось, что при каждой подобной попытке у нее схлопываются легкие. С каждой секундой ее голос становился все более хриплым, и миссис Марч подумала, что к концу вечера произносимые ею предложения могут превратиться в один сплошной свист.

– Спасибо, Зельда. – Взгляд миссис Марч упал на зубы Зельды, запачканные помадой красновато-коричневого цвета и пожелтевшие от десятилетий курения. – Попробуй фуа-гра, – добавила она, когда к ним приблизился официант с этой печенью, выложенной «поленом» в окружении карамелизованного лука и клубничного пюре. – Фуа-гра с небольшой фермы в окрестностях Парижа. Его прислала моя сестра. Ее муж сам делал. На этой самой ферме во время отпуска.

– Потрясающе! Деревенская еда! – воскликнула Зельда, драматично вскидывая руки вверх и глядя в потолок.

– Его же вроде производят, жестоко обращаясь с гусями? Их насильно кормят?

Миссис Марч повернула голову на этот новый голос и увидела высокого худого Эдгара, редактора Джорджа. Он держал руки за спиной и склонял голову вперед; он всегда ходил такой изогнутый, напоминая вопросительный знак.

– Конечно нет! – запротестовала Зельда, хотя, судя по выражению ее лица, она совсем так не думала. Не было на нем неверия в подобное. Когда она повернулась к миссис Марч, ее тело сотрясалось от смеха, только ее легкие не обладали достаточной силой, чтобы этот смех воспроизвести.

– Этот процесс называется gavage [15], – пояснил Эдгар, очень раздражающе и утрированно произнося слово на французском языке, его маленький рот при этом наполнился слюной. – Этот термин означает, что животное принудительно кормят, вводя трубку в желудок.

– О-ох! – воскликнула Зельда, корча гримасу, но продолжая смеяться. Теперь ее болезненное хихиканье звучало с перерывами и напоминало собачье поскуливание.

– Именно поэтому у печени такой своеобразный вкус, – продолжал Эдгар.

Словно по сигналу или получив какой-то условный знак, снова появился официант с фуа-гра, выделявшим вязкие реки желтого жира.