– Вот и вы! – воскликнул он. – Я надеялся, что вы придете.
– Вы слишком добры! – Отдавая горничной мисс Линч пальто и шляпку, я соображала, куда мне сбежать.
– Не знаете, По придет? – Он сделал вид, что не услышал моего ответа.
– Боюсь, что не знаю, – сказала я, – он не посвящает меня в свои планы.
Преподобный Гризвольд слегка улыбнулся.
Я услышала, как кто-то играет гамму на фортепьяно мисс Линч.
– Кто сегодня выступает?
– Пойдемте посмотрим? – Задержав мою руку, он погладил ее ладонями в лиловых перчатках; кажется, их у этого человека больше, чем голов у гидры.
– Сегодня тут будет крупный поэт из Бостона, – сказал он, ведя меня в гостиную. – Мой очень близкий друг – Ральф Уолдо Эмерсон. Быть может, вы тоже знакомы с ним по Бостону? – Увидев, что я хмурюсь, он усмехнулся: – Да, я наводил о вас справки и выяснил, что вы из Бостона и некоторое время жили в Лондоне.
– Жила, – сказала я, – вместе с мужем.
Он сжал мою руку, по-прежнему остававшуюся в ловушке его ладоней.
– Так печально было услышать, что ваш супруг уже несколько месяцев в отлучке.
– Благодарю за заботу. Вы наверняка будете рады узнать, что он вот-вот возвратится.
Он хитро посмотрел на меня.
– Очень на это надеюсь, хотя он, кажется, сейчас очень занят… в Цинциннати.
Мое сердце упало. Так вот где обретается Сэмюэл! Даже я этого не знала. Где преподобный Гризвольд черпает информацию?
Главную гостиную заполняли разбившиеся на кучки беседующие люди. Ближе всего к нам оказалось теплое трио: мистер Брэди, мистер Грили и мисс Фуллер. К своему разочарованию, я обнаружила, что все еще игравший гаммы пианист – не кто иной, как мистер Моррис, редактор «Миррор» и ценитель страшных рассказов.
Преподобный Гризвольд, скрепя сердце, позволил мне отбуксировать его к компании мистера Брэди. Там я ненавязчиво встала спиной к мистеру Моррису: мне было неловко от того, что у меня не нашлось творческой энергии на страшные рассказы для его издания. Вместо этого все мои мысли занимал мистер По.
Увидев меня, мистер Брэди прервал свою речь:
– А-а, миссис Осгуд! Смотрю, сегодня у вас есть голова. – И он улыбнулся, словно ожидая, что я рассмеюсь.
– Я что-то не поняла, – сказала мисс Фуллер, – в чем соль шутки?
Увеличенные линзами глаза мистера Брэди полнились благожелательностью.
– Миссис Осгуд неудачно пошевелилась во время съемки. Когда вы собираетесь снова приехать попозировать? – спросил он меня.
– А когда вы собираетесь сделать мой портрет, Мэтью? – поинтересовалась мисс Фуллер.
Я поняла, что мистер Моррис смотрит в нашу сторону.
– Я воспринимаю нашу неудачу как знак, что мне не нужно позировать для дагеротипа, – небрежно сказала я.
– Глупости, – сказал мистер Брэди, – хотя, конечно, вышло неловко. Эта красивая женщина, – объяснил он остальным, – с идеальной фигурой, в изысканном платье… лишилась головы! Этого оказалось бы достаточно, чтобы перепугать Икабода Крейна.[56]
Она оказалась столь же безголовой, как всадник мистера Ирвинга.– Жаль, что сам мистер Ирвинг в Испании и не может этого увидеть, – сказал преподобный Гризвольд. – Кто знает, на какую новую историю вдохновил бы его подобный дагеротип? У этого человека незаурядный дар. Вы знали, что он написал «Рип ван Винкля» за одну ночь? Он рассказал мне об этом за обедом пару лет назад.
– В каждом поколении есть свой гений, – сказал мистер Грили. – Мистер Ирвинг – гений поколения наших отцов. А в нашем поколении, я полагаю, это мистер По.
– Вы правы, – сказал мистер Брэди. – Когда он берется за перо, из-под его пальцев выскальзывают шедевры.
Преподобный Гризвольд фыркнул:
– Из его пальцев может выскользнуть только стакан.
– Надеюсь, вы неправы, – сказал мистер Грили. – Надеюсь, он выправился после Филадельфии. Ненавижу видеть, как гений губит себя.
Преподобный Гризвольд наглаживал мою руку, словно это был его любимый кролик.
– Вы, наверно, хотели сказать, губит всех вокруг себя.
За аркой, ведущей в заднюю гостиную, мистер Моррис согнулся над клавишами, и на его лбу подпрыгивал напомаженный завиток.
– Это же Лист, правда? – сказал мистер Брэди.
Мистер Грили усмехнулся:
– Опасайтесь листомании. Маргарет, миссис Осгуд, лучше заткните уши.
Все мы слышали о феномене, захлестнувшем Европу благодаря выступлениям пианиста Ференца Листа. От одного его вида женщины впадали в истерический экстаз; выступления Листа превращали их в диких зверей. Дамы ногтями прокладывали себе путь к маэстро, лишь бы оказаться подле него или разжиться какой-нибудь его вещицей – носовым платком, перчаткой, даже лопнувшей рояльной струной. Эти сувениры они потом носили на себе, будто драгоценности. Кофейную гущу из его чашек собирали и хранили в маленьких флакончиках. Одна женщина даже поместила окурок его сигары в инкрустированный брильянтами медальон с инициалами «Ф. Л.». Особенное беспокойство у людей, пересказывавших эти истории, вызывало то, что листоманией болели не горничные и продавщицы, а жены и дочери вполне респектабельных господ, хорошо воспитанные дамы и барышни, которым следовало бы проявлять больше благоразумия.