Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Ничего себе приветил в Лондоне!

Ничего себе я отдохнуть приехала, милое начало!

Глава четвертая В упрек поэзии

Что греха таить.

По-моему, я получше обращение заслужила.

Уж кажется, любая порядочная жена или дочь со мною согласится.

Прикиньте: я тащилась за столько миль вонючих, чтоб повидаться с ним, и я уж ради него приоделась.

Платье у меня было розовой тафты, на шее рюшик, и полсапожки новенькие, кожаные, по щиколотку, мягкие, зелененькие.

Баран, под видом ягненка к столу поданный, да, есть такое присловье жестокое, так ведь же очень недурной баран.

И для кого старалась!

Бог наградил его хорошей женщиной, а он?

— Не счесть ли нам июнь мой сентябрем, жена? — сказал мистер Шекспир.

А, да провались ты, думаю.

Сами посудите.

Как следует пораскиньте мозгами, мои миленькие.

Это, понимаете ли, называется — метафора.

Вы берете одну вещь и объявляете, что это, мол, другая.

А кому от этого хорошо?

Ни той ни другой вещи от этого ни горячо ни холодно.

Берешь два понятия и перемешиваешь ради красного словца, единственно чтоб показать, какой ты умный.

Умный?

Да уж, ума палата.

Мистер Шекспир, он такими делами, известно, все время занимался.

Можно сказать, у него вторая натура была — метафоры.

Он за них деньги получал, но, не сомневаюсь, он все одно подобным занимался бы с утра до ночи, если б даже ему и жалованья не платили.

Нет чтоб остановиться, дух перевести.

Шутки да выдумки — этого у него хватало, тут бы еще разума подбавить.

И что со словами вытворял, то он и со своей жизнью вытворял.

И с женой.

Никчемный он был человек, мой муж.

Ну вот, сказала.

Уж вы меня простите, ради Бога.

Сейчас в сад побегу, буду землю грызть и есть червей.

Ну да ладно, все равно, уж раз решилась я вам всю правду выложить, как есть, насчет мистера Шекспира, и насчет меня, и про нас обоих вместе и поврозь за все года, что я его женой была, вам надо с самого начала знать, что я так считаю: никогда и никого поэзия до добра не доводила.

Длинное предложение.

Длинных предложений не терплю.

Нет, вы послушайте.

Что они делают, поэты?

(Читатель, сама я за такого вышла.)

Что делают поэты, если уж на то пошло?

Поэты играют, кидаются словами, чтобы им поменьше думать.

Слова нам даны на то, чтоб думать.

И совсем не дело и нечестно — ими играть.

Эти метафоры: ну что они? Либо лесть, либо обида.

Одна вещь не может быть другой вещью.

Само собой.

Не сотвори себе метафоры, я так скажу.

Особенно ради того, чтобы уесть супруга.

Потому что, если желаете знать, я была на восемь годочков постарше мистера Шекспира.

И потому что мистер Шекспир никогда не давал мне позабыть про эту нашу малюсенькую разницу в годах.

Глава пятая Хворост

Поскольку эта книга будет про меня, как и про мистера Шекспира, вам надо кое-что про меня узнать, прежде чем мы двинемся дальше.

Что я могу сказать?

Фамилия моя миссис Шекспир.

Урожденная Анна Хетеуэй.

Вдова.

В первую очередь здесь речь пойдет, ясное дело, про моего супруга.

Я его называю мистер Шекспир.

Вы тоже можете, если угодно.

Хворост стоит 25 пенни фунт.

Пустяшная цена за то, чтобы сластену ублажить!

Глава шестая Птичье дерьмо

А еще одну неприятность узнала я про поэзию, водясь с моим покойным мужем, — это как легко угодить к ней в сети.

Как ты ни пыжься, как ни старайся соблюсти в себе здравый рассудок, все равно чувствуешь, как она тебя затягивает, если тебе подносят разное художество, когда душа просила ясных слов.

В те дни так и повелось у меня с мистером Шекспиром.

Скажет он что-то гадкое, что-то прекрасное скажет, и сразу на меня как туча найдет, сразу как яркий луч меня слепит.

Чувствую — сейчас закрутит он меня в своих словах, и я пропала.

Случалось сплошь да рядом.

Вот и теперь случилось.

Оглянуться не успела — плачу ему той же негодной монетой.

— Насчет июня — это ты не льсти себя надеждой понапрасну, — говорю. — Ты, по крайней мере, август.

Потом взяла себя в руки.

Бросила напрасную игру словами, разумно повернула разговор.

— Ладно, плюнь, чепуха все это, — говорю. — По правде — твоя мамаша всегда мне говорит — по правде, на сколько себя чувствуешь, столько тебе и лет.

И в ту самую минуту, как я припомнила мудрость его матушки, прилетела чайка и нагадила на голову моему супругу.

С бровей у него потекло.

И снова он мне улыбнулся.

На сей раз печаль была в его улыбке, притом печаль, ни с какими чайками не сообразная.

Между прочим, то выражение его в тот миг, в апрельский день на Темзе, мне привело на память, как он улыбался, когда нас венчали.

Долгие годы я всё старалась забыть ту его венчальную улыбку.

Кое-что вовеки не забудешь.

Он стоял, переминался с ноги на ногу в зимнем солнечном луче в часовне, в Графтонском соборе, и он улыбался, улыбался, а чему улыбался, так я и не могу понять.

До сих пор мне вспомнить страшно ту самую распечальную его улыбку.

Глаза мистера Шекспира тут были ни при чем.

Улыбка была пустая.

Одними губами.

Без всякого, без самомалейшего смысла была улыбка.

Но тут я отвернулась и собственные свои глаза обратила на головы предателей, выставленные на Лондонском мосту.