Мистер Дориан Грей (СИ)

Что-то похожее на звериный рык издал мой проголодавшийся по её вкусу рот. Схватив Лили руками за запястья, я прижал малютку к прохладному стеклу кабины: оно заставило её содрогнуться, гоня мурашки по тонкой бледной коже. Моя фарфоровая куколка простонала и выгнулась, когда в контраст с холодным стеклом вступили мои обжигающие губы и язык, жадно поглощающий её соски — хаотично, не последовательно, но долго и издевательски-томительно. Я, точно укротитель тигрицу, дразнил её укусами. С каждым поцелуем обладал ею. С каждым стоном понимал, что она моя, моя и, чёрт подери, точно — моя. Невероятная, сладкая, прекрасная и безудержно чувствительная. Моя.

— О, Лили, — язык дважды ударился о нёбо, я смаковал её имя, как дорогое французское вино. Мои губы с трудом оторвались от её сосков.

Она, как голодный котёнок, смотря на меня сквозь прикрытые глазки, искала губами мои — я дал их ей.

Одному Богу известно, где она так научилась целоваться. Мне всегда были по силам ласки на женском теле, с поцелуями — я давал себе верную оценку — дело обстояло сложнее. С её поцелуями я отпускал, отпускал себя, осознавая, что теряю себя, теряю контроль рядом с ней. Она простонала в мой рот. Ослабшие, ватные руки совсем запутались в её волосах. Мой пах уже не мог терпеть такого непрерывающегося возбуждения — этих судорожных, диких спазмов — и я вжимался им в её лоно. Когда член коснулся складок, она завопила в мой рот, чем прервала кровожадный поцелуй. Я доминантно развернул её к себе — с грохотом, хрипением и её звонким криком, похожим на ангельский, благодаря хорошей акустике. Её руки прижались к стеклу, оставляя на запотевшей поверхности следы маленьких ладошек. Мои пальцы в хомут поймали её и крепко сжали. Меня колотило, бросая то в жар, то в холод от ощущения её раскалённого тела. Член проскользнул между ягодицами — я вошёл в неё.

— О, Дориан, да!

Её крик был горячим, раскалённым кинжалом, летящим мне прямо в сердце и распускающим шипы возбуждения на бёдрах. Я тут же начал двигаться, слушая её частое, хриплое «да», её постанывания, вздохи, сбивчивые и громкие вскрикивания. Мои бёдра жёстко били её маленькую попку, заставляя её вставать на носочки, прижимаясь всё ближе и ближе к стеклу от дерзкого наслаждения, что окутывало её нежное тело. Мой рот был широко открыт, пока я громко, хрипло дышал в её затылок. Я начал спускаться поцелуями по её влажным волосам и, настигнув ушко, прикусил мочку. Новая симфония стонов прозвучала под шум воды, моё либидо не могло и не хотело останавливать этого наслаждения.

— О, боже, Дориан, Дори…ан, о, да…

Я грубо имел её и ей, моей маленькой крошке это нравилось. Я молился на неё каждый толчок своих бёдер. Моя грудь и тело накрывало её волной, а спина ограждала от струек воды, от обжигающих потоков влаги, от взглядов стен и любопытных зеркал. Я ожесточал свой темп, одержимый мыслью, что хочу всю жизнь быть её спиной. Её защитой. Стеной. Я хотел сказать ей каждым своим движением внутри, что я её вечная защита. И она чувствовала, чувствовала меня, ведь её вход сжимался вокруг моего члена, а пальцы крепче и крепче стискивали мои… и вот — вздох, крик, вздох. Обжигающие проникновение и леденящая дрожь удовольствия, мокрые тела не от воды, а от страсти, от оргазма, что разрывает моё горло стоном, а её ротик — пронзительным, острым криком. Я кончил в неё, от ощущения того, что она моя. От чувства, что она любит меня. Я кончил в неё впервые.

— Я не чувствую своего тела, только твоё, — прошелестели её губы.

Она отлепилась от стекла и скатилась на мою грудь. Я сжал её в свои крепкие руки, утыкаясь губами в шею.

— Дориан…

«Её голос — всё, что мне нужно. Её запах — всё, что мне нужно. Её тело — всё что, мне нужно. Её сердце — всё что мне нужно. Она — всё, что мне нужно», — пронеслось мантрой в моей голове. Бездыханные, растерзанные в клочья друг другом, мы лежали на дне душевой кабины. Капли орошали нас обоих, её раскалённое тело прижималось к моему, чуть скользя сверху вниз. И обратно. Её дыхание согревало мою кожу. Она обволакивала меня снаружи и изнутри. Дурман гулял по голове, нещадно сбивая всё на своём пути.

— Ты знаешь, — говорит Лили, лениво улыбаясь и застёгивая на своём обнажённом, всё ещё мокром от воды теле, мою рубашку, — Ты самый настоящий зверь…

— Есть во мне такое, весьма, первобытное начало. Но знаешь, каждый из нас извращенец, в том или ином смысле. Люди по природе своей максималисты и извращенцы. И битва с этим глупа, — растягиваюсь на постели, и в наглую смотрю на неё. Шумно ухмыляюсь, разглядывая эту прелесть: она стоит на коленях на кровати, со своими влажными волосами и мокрыми грудями, соски которых просвечиваются через сорочку. Сглотнув, хриплю. — Ты мокрая и мочишь мою рубашку.

— Нравится? — она кусает губу.

— Безумно, — выдыхаю. Лили склоняется к моему лицу и проводит влажной рукой по щеке. Улыбка на её губах тает.

— Эта ночь… это утро… Всё, что ты мне дал сейчас, — её глаза темнеют, — Ты что-то решил? — она задерживает дыхание.

— Я хочу попробовать… без своих наклонностей, — прошептал я.