Мистер Дориан Грей (СИ)

— Разве? — раздаётся шёпот крошки, и я вздрагиваю, оборачиваясь. Она смотрит мне в глаза, затем Марселю. И снова мне. — Неужели, ты солгал, Дориан? Неужели ты правда так… зависим от этого? — я вижу, как дрожат её плечи, опускаются, а всё лицо будто бы мрачнеет, укрываясь беспросветной тенью. С шумом выдохнув, я широкими шагами покидаю танцевальный зал.

К чёрту! Всё к чёрту! Лучше умереть, чем постоянно разочаровывать её. Лучше… чёрт знает, что лучше! Нет, нет, нет, Дориан. Это невозможно. Ты слишком плох для Лили Дэрлисон. Ты дьявол и зверь, который толком не может в себе разобраться, а лишь только мечется, мечется, как тигр в клетке. Я загнан эмоциями в тупик: чувства, всё внутри твердит мне, что я не смею, не могу, не должен её отпустить. Однако разум отрезвляет, напоминая мне о моей сущности. Я заточен на причинение боли. Мне нравятся женщины, которые получают от этого удовольствие. Мне нравится, что шлепок для них, как высшая награда. Что в придушивании, пощёчине и укусам во время секса есть самое прямое место. На что я подписался? На эмоции, серьёзно? А что случается, когда страсти, — этот самый бурлящий костёр, — начинают угасать? Что остаётся после этого? Не только пустота и неудовлетворённость, но и всё, что вкладывается в голову за период восприятия этих смешанных эмоций. Лили надо быть с Марселем. Они оба знают, что такое любовь. Он не причинит ей боль, а не поймут друг друга. Надо просто им не мешать. Просто дать им больше времени наедине: обтереться, привыкнуть друг к другу, начать понимать. Пошёл я к чёрту сам со своими желаниями и предположениями. Надо дать Лили время. Страсти поулягутся, всё пройдёт, она забудет, что испытывала, забудет, что когда-то называла это любовью. Единственное, что она будет помнить, кто подарил ей первый секс, первый оргазм, первый взрыв эндорфинов. Всё это моя глупость, мальчишество. Надо было сразу же принять факт того, что она против. Она никогда не изменит своего решения. Надо с этим смириться.

— Дориан! — слышу крик позади себя и оборачиваюсь. Лили сбегает по ступеням следом за мной и, нагнав, тяжело останавливается, пристально смотря на меня. Грудь её часто колышется от бега. Она хватает меня за лацканы пиджака и крепко сжимает, утыкаясь носом в грудь.

— Прости меня, Лили. Мне совестно за то, что я хотел юлить. Но это была… не совсем ложь, я… Я от многого решил отказаться. От наказаний, например. От сверхконтроля над твоей жизнью, над твоим личным пространством, которые предписывают условия контракта. Я отказываться решил от… всего, кроме как… попробовать дать тебе насладиться так, как ты думаешь, что никогда бы не хотела. Впрочем, это бессмысленно уже. Бессмысленно находить оправдания, когда уже облажался. Я должен отпустить тебя, Лили. Дать вздохнуть спокойно. Лучше ненавидь меня сейчас, зато потом ты скажешь мне «спасибо». Нас разделяют километры непонимания. Видимо потому, что мы не… совсем друг для друга.

— Тебе нужно было сказать это сразу, — прошептала она, всхлипнув и отстранилась, — Сразу, а не сейчас, когда ты уже успел дать надежду! Я повторю снова, Дориан, — она до боли, что тут же исказила её лицо, укусила губу, — Я не жалею о минувшем. Жалею о несбыточном. Мне не стыдно за то, что я призналась и никогда не будет стыдно. Видимо, я сама придумала человека, которого всецело полюбила, но… Настоящему всё это не нужно. Я устала метаться, Дориан. Я исчезну из этого города после выпускного в академии. Обещаю, — она кивнула, вздрогнув, и убежала обратно в зал. Я молча стоял, тёр руками лицо и всё, что чувствовал, так это не притупленную, хлещущую боль.

***

И эта боль не покидала меня на протяжении тех дней, что я мысленно зачёркивал. На каждом из них можно было действительно поставить крест, как и на мне самом. Я думал о Лили постоянно. Ежечасно. Круглосуточно. Все эти пять дней — я не мог спать ночами, рисуя её портреты, куря сигарету за сигаретой. За день до её выпускного, сегодня, –двадцать девятого мая, я решил, что это сумасшествие надо прекратить. Я напился, а потом попросил своего охранника Олсена покатать меня по городу. Такое состояние, когда не хочется совершенно ничего, у меня появилось впервые. Я подозревал, что не смогу удержаться и не прийти на этот вечер: меня звала Дэйзи, которая заканчивает в этом году хореографическую школу при маминой академии. У всех своя жизнь, которая имеет смысл и хронологический ход: крошка Дэйз станет студенткой, а Лили… уедет. От этой горечи сердце ёкало снова, и опять, и опять. Я загонял себя мыслями: в чём кайф? Расстаться, сказать: «извини, Лили, мне нужно с тобой поставить точку», а потом страдать из-за этого долбанными, блять, сутками.