Мистер Дориан Грей (СИ)

Посмотрев на календарь, я отчётливо осознал, что уже три дня никуда не выходил из квартиры. Остывший кофе не мог изменить моего настроения ни в одну из сторон, голова болела от мыслей. Поначалу, на мобильник приходили сообщения от Джессики, с извинениями, просьбами о помощи и даже угрозами суицида. Во всех её текстовых мольбах, а позже голосовых, сквозил крепкий дешёвый бурбон и водка, так что всерьёз я к этому не относился. После той эйфории, что меня охватила, я вдруг почувствовал опустошение и ощутил себя ужасно. Всё перестало лезть в мой мозг, кроме образа мисс Лили Дэрлисон. И даже работа меня не привлекала своим нескончаемым потоком документации, что заполняла мою электронную почту.

Я пытался понять, что всё это значит и ни одна из мыслей мне не нравилась. Надо было уволить её из театра. Она бы ушла неизвестно куда, и я бы тогда не горел желанием ворваться в знакомое мне здание, — из которого я бежал, как чёрт от ладана — найти её, схватить за плечи, чтобы… Чтобы, что? Посмотреть в её глаза? Сказать, что она убила для меня Джессики и заставила чувствовать себя последним человеком? Уволить её? Сделать ей больно? Для чего мне нужна встреча с ней? Не для чего. Пусть она наконец-то начнёт играть, если камнем преткновения для неё всегда была лишь Джессика. Так, а что, если она ей просто чем-то нагадила? А та, возомнив себя великой актрисой, решила, что если Нильсон исчезнет, роли юных девиц и цариц перейдут ей. Я набрал номер заместителя директора, Гарольда Фишера, мечтая узнать, каков сегодня актёрский состав. Если в нём есть имя Дэрлисон, я загадал, что так суждено: она уволена не будет, а я лично приеду и оценю её игру. Может, посмотрев, как она выглядит на сцене, эти чары «ничего не под силу», наконец, спадут?

— Мистер Грей, — весело поприветствовал меня Фишер, — Рад слышать вас, мой юный театрал.

— Не такой уж и юный, — ухмыльнулся я в мобильник, — Гарри, скажи, как там обстоят дела после скандального шоу Джессики?

— Знаешь, без неё всем стало дышать легче. Ты что-то ничего в её защиту говорить не стал… Стало быть, ваши с ней, даже не знаю, как называть… Гм-м!.. Дела. Вот, точно. Ваши дела позади?

— Можно и так сказать, — произнёс я, не поверив сам себе, но моё состояние за последние дни и кофе, который невозможно пить, возвращали меня в реальность и правоту моих слов, — Что у вас сегодня за пьеса? Какой состав?

— О, наш новый режиссёр, самый молодой в театре, мистер Бредли Ривз, решил поставить пьесу новой, подающей большие надежды писательницы, она называется «Двое в спальне». Этот мистер Проныра-Ривз выбрал девочку одну из самых талантливых.

— Неужели? — я непроизвольно задержал дыхание.

— Да, красавица и умница, Лили Дэрлисон… Ты, наверное, даже и не видел эту девушку. Джессика давила её всеми возможными способами, не давала репетировать днём, сцена была свободна только ночью, и, представь себе, они не слали всё к чертям, а работали, как волки.

— Как давно? — тихо спросил я.

— Не поверишь, но Бредли занимался постановкой этой пьесы у нас уже год, Лили и Чарльз Кэллин играли её для пустых кресел. Нильсон опускала пьесу в наших глазах чёрной и неоправданной, как оказалось, критикой. Сегодня уже третий день, как идёт премьера, а люди идут и идут, идут и идут! Некоторые дважды — вот так-то! Видел сам, поэтому уверенно говорю, брат, что это — успех. Это искусство.

— Ты заинтриговал меня, — с какой-то жадной радостью произнёс я, — Могу я попросить тебя о месте в партере?

— Размечтался! Сам директор и режиссёр о таком просить не могут, тут сидят более значимые лица.

— Генеральный директор холдинга мирового масштаба не значимое лицо? — усмехнулся я.

— Да шучу я, шучу, Дориан Грей, — засмеялся он.

— Вот и славно, — улыбнулся я.

— Место на балконе устроит?

— Ох, чёрт тебя…

— Что?

— Устроит. Только в комплекте с лучшим биноклем.

— О, это без проблем, дорогой. Устроим. До вечера, спектакль в семь.

— Я обязательно буду, Гарри.

— Ждём.

— Ага, бывай, — попрощался с ним я.

Положив мобильник на край стола, я глубоко выдохнул и посмотрел на нетронутый кофе. Значит, год репетиций и ни одной минуты славы. Эта девочка, как оказалось, ещё была сострадательна к Джессике. Как она терпела? Сколько в человеке должно быть самодисциплины, самоотдачи и преданности своему делу, чтобы показывать душу пустому залу, ни на что не надеясь… Или, надеясь, мечтая? О чём она мечтает? Чего хочет от жизни? Мировой славы? Тогда, почему театр, а не кино?