Мистер Дориан Грей (СИ)

Лили так крепко прижималась ко мне всё это время, а когда я сел на кушетку, так она и вовсе упала в мои руки. Она обессилила. Как и моя мать. Как и все здесь. Софина вернулась только через полчаса, заплаканная, с растёкшимся макияжем: перепачканная тушью и губной помадой, она была высушена горем. Я смотрел в стену, вспоминая всё, что говорил мне отец. Вспоминая все те счастливые моменты своей жизни, когда мы были все вместе. Двадцать лет в браке родители отмечали круизом на яхте в Санта-Монике: это было таким счастьем, мы все вместе, любящие друг друга и верящие в жизнь; в то, что всё в нашей судьбе придумано кем-то свыше. Распланировано и расписано автором, с безграничным чувством юмора и чувством счастья, с острой верой в мечту и в людей. Мой отец не может умереть, потому что он ещё молод, молод изнутри и заражает всех этим юношеским азартом, чувством свободы и силы. Когда я, моргая, приходил в себя после ярких воспоминаний, застилающих сознание, я столкнулся взглядом со стенкой, а слухом с голосом мамы. Лили на моих руках уже не было. Она сидела на корточках, в коленях у Айрин, крепко сжимая её руку. Я прикрыл глаза, слушая:

— Знаешь, Лили… Теодор тот человек, которого можно любить лишь за то, что он есть. Каждая женщина мечтает, чтобы её так любили. Он исполнил мою мечту. Он верит в меня, в мою свободу. За годы нашего брака мы не изменяли друг другу даже мысленно. Потому что наше удовольствие зависело не только от телесного сближения, а от простого общение друг с другом, молчания. Он очень любит, когда я сажусь к нему на колени, жалуюсь на усталость, говорю всякую чушь… Он улыбается, называет меня «девочкой» и, шлёпая по щеке, твердит о том, что я его «любимый ноющий малыш», — я слышу смех, звучащий сквозь слёзы, — Я люблю его. Лили, как же я люблю его… Если его не станет, я… я не смогу жить. Он мой главный ребёнок. Мой единственный мужчина. Первый и последний, Лили.

— Он будет жить, миссис Грей… Он любит вас, он будет жить, хотя бы потому, что вы его ждёте и любите, — раздался робкий шёпот Лили, пробирающий до дрожи, будто за окнами установился лютый мороз.

— Я однажды обещала ему, что если он умрёт, то умру я. Я сделаю это с лёгкостью. Последняя любовь Альберта Эйнштейна, Маргарита… после кончины гения отказывалась от приёма пищи и умерла от истощения. Со мной будет то же самое, — я задрожал от ярости.

— Миссис Грей… а как же ваши дети? Неужели, вам не жаль их?

— Жаль. Конечно жаль… ведь я жила и для них. Но когда у тебя… отнимают любовь всей жизни, ты ничего не хочешь. Пусть небеса дадут тебе полюбить, но чтобы ты… никогда не почувствовала то, что я ощущаю сейчас…

— Он будет жить. Вы же верите? Верите мне, миссис Грей? — я открыл глаза, когда ответа не последовало.

Замерев, я смотрел, как Айрин наклонилась к Лили и нежно, крепко её обняла. В моём сердце рвались все струны от того трепета, что промчался по телу.

— Адам, — шепнула Айрин, я перевёл взгляд на распахнутую дверь. Он, качаясь, вышел, обессиленный и бледный.

Ни слова не говоря, он подошёл на кушетку и сел рядом со мной. Все смотрели на него с надеждой и мольбой. Мистер Адам Криг обвёл усталым взглядом свою жену, меня, Лили, племянников. Его взгляд задержался на моей маме, которая дрожала от нетерпения.

— Адам, не тяни.

— Пошли вы все, Греи, — выдохнул он, — Гоните ящик виски.

========== almost together ==========

Лили

Состояние мистера Теодора Грея до утра оставалось стабильно тяжелым. Участь смягчало лишь то, что он будет жить, что это всё действие операции, наркоза, капельниц, сердечно-стимулирующих препаратов. Ранним утром, двенадцатого мая, Теодора вывезли в палату. Можно уже было заходить и следить за его мирным сном и приборами, контролирующими дыхание и сердце. Первой туда вошла Айрин, затем Фиби, следующим был Марсель, Софина, Дэйзи… Дориан, решив зайти, взял за руку меня, заставив затрепетать изнутри. Неслышно мы проникли в палату и теперь могли видеть небритое, несколько опухшее от элементов снотворного лицо, что внушало некоторую жуткость своей бледностью. Дориан провёл рукой по волосам отца, еле ощутимо, а затем отвернулся спиной и закрыл руками лицо. В зеркале, висящем у двери, я видела, как он давил пальцами на зажмуренные глаза, будто хочет их выдавить. От подобного зрелища моё сердце ёкнуло болезненным уколом.