Мистер Дориан Грей (СИ)

— Но, послушайте, он может быть опаснее, чем мы думаем!

Теодор Грей резко свернул на обочину дороги. Визг шин заставил меня вздрогнуть, а затем вжаться в сидение. Желудок ухнул вниз, кожу покрыл неприятный рой мурашек. Раздражённо проведя пальцами сквозь копну своих медных волос, Теодор развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза:

— Лили Дэрлисон, со мной случалось и не такое. Я знаю жизнь. И если этот слащавый режиссёришка смог быть с тобой убедительным, то я тоже попытаюсь, — он потёр висок, хмурясь, — Чуть больше двадцати лет назад, в Чикаго, когда я был заядлым игроком в казино, молодым обольстителем таких красавиц, как ты, пианистом в одном из самых хлебных ресторанов Иллинойса, со мной произошёл случай, который раз и навсегда заставил меня поверить в судьбу. Я никому, никогда об этом не рассказывал, даже Айрин, которой я доверяю всё в своей жизни — самое постыдное и самое прекрасное, — всё, что есть во мне, потому что она тот человек, который никогда меня не осудит и всегда будет на моей стороне… Так вот, в один из вечеров недели, посвящённой Шопену, своей игрой на бордовом фортепьяно я остановил одну из самых кровавых перестрелок, о которой тогда писали во всех газетах. Как сейчас помню, — он зажмурился, шумно дыша, — Я играл «Зимний ветер», со всей страстью, которая была во мне. В том зале погибли почти все. И обыкновенные посетители, обедающие в ресторане, и те, кто забил стрелку этим уродам без племени, которые до сих пор свободно передвигаются по этой Земле, потому что их отпустил хозяин, которому я спас жизнь… Я спас пятнадцать человек: хозяина, официантов и прочий персонал. Одна кухарка приводила с собой маленькую девочку лет пяти, свою дочку… Их держали на мушке, как и меня. Лили, мне приставили пистолет к виску, тот подонок бандит сказал: «продолжай играть одно и то же, тот же вальс, а если собьёшься хоть на одной ноте — я убью тебя, и всех, кто остался здесь в живых». Этот ультиматум… был одной из самых безжалостных вещей. Самыми безжалостными были слова Айрин, когда она соврала мне во время той наши встрече спустя годы… Слова… «Я ненавижу тебя». Боже, я отвлёкся, — он шумно сглотнул, потирая ладонями лицо. Дрожь пробирала моё тело от эмоций, что схлестнулись во мне от его слов. — В тот вечер люстры светили особенно ярко. Я играл час и не сбивался. Дуло было так близко — в один страшный момент мне действительно захотелось умереть, я подумал тогда, что жизнь моя бессмысленна… Но меня держали чужие жизни, которые зависят от меня. Я знал, что не могу погибнуть, потому что сейчас — пусть даже иллюзорно, пусть этот бандит врал мне, его грех, — другие жизни нуждаются в том, что я могу. Я знал, что могу что-то сделать и делал. Я трусить не умел никогда. Для меня лучше смерть, лучше риск, чем трусость. Этому я и стараюсь научить своих сыновей, — он сжал мою ледяную ладонь в своей руке, — Ничего не бойся, Лили.

Я бросилась ему на шею и крепко обняла. Слёзы были готовы бежать по моим щекам, но я сдерживала ком в горле и всхлипы. Теодор обнял меня в ответ и так мы просидели, в автомобиле, ни слова не говоря больше около пяти-восьми минут, десяти от силы. Я слушала эту тишину. Я всегда была впечатлительной, а сейчас это как-то особенно обострилось. Я хотела хоть что-то выдавить, что-то сказать, но голос осел где-то внутри меня, на самой глубине. Мелкая дрожь била меня.

— Вы не боитесь ничего, потому что за вас другие боятся, мистер Грей, — всхлипнула я, утерев нос рукой. Утирая слёзы в уголках глаз, я прохрипела:

— Вы замечательный человек и прекрасный отец. Этот случай сказал о вас больше, чем все те факты вашей биографии, о которых мне рассказал Марсель… Знаете, я… Чувствовала себя такой ненужной никому здесь. На протяжении нескольких лет, я ощущала только одиночество. А боль и обиду большую часть своей жизни. Я и подозревать не могла, что есть такие отцы, как вы. Мне не дали причин подозревать, — я тяжело сглотнула. — Дело Батлера, которым вы занимаетесь с Дорианом… У вас всё получится. Потому что вместе вы сила. А мой брат Шон и отец Эндрю…

— Значит, — нисколько не удивляясь, проговорил Теодор, — Они тебе родные?

— Да. Он родной отец, брат получается… сводный, от другой матери. Насколько знаю я, они пока действуют порознь. На том балу в честь весны Шон подошёл ко мне, попросил связаться с отцом, чтобы… тот согласился оказать ему содействие деньгами.

— Один миллион долларов — столько ему нужно, что осуществить свой план сделать из своей маленькой корпорации главенствующую фирму, — потёр висок Теодор, — Это будет маловато. Кроме того, нужны мозги.