Мистер Джастис Раффлс

– Я помню об этом, Банни – заметил он. – Но ради этих денег только лишь один ларец достоин взлома, а наш мистер Шейлок – не та крепость, которую сам Цезарь мог бы взять ex itinere[2]. Здесь придется строить войско testudo[3] и тому подобное. Ты ведь помнишь, что я знаком с клиентом, Банни; я хотя бы заглядывал в его «походную палатку», если позволишь перейти от древних к современным аналогиям. И если уж его временный лагерь был настолько неприступен, как мне стало очевидно, то его постоянная резиденция – настоящий замок, вознесенный на высоком утесе!

– Расскажи мне поподробней об этом, Раффлс – попросил я, уставая от этого калейдоскопа метафор. Пусть упражняется в красноречивых намеках сколько угодно, пока на носу нет рискованной работы, и тогда я буду его счастливой и преданной аудиторией хоть бы и до самого утра. Но ради темного дела я хотел бы избегать словесных фейерверков и прибегнуть к надежному свету его интеллектуальной лампады. Увы, именно подобные моменты запускали эти пиротехнические представления у моего друга.

– О, я, безусловно, все тебе расскажу, – ответил Раффлс. – Но сейчас несколько грядущих часов важнее нескольких прошедших недель. Конечно, Шейлок для нас – очевидный источник денег; но зная обычаи наших единоплеменников, я думаю, что будет лучше для начала деньги занять, как добрым христианам и подобает.

– Но нам придется их выплачивать.

– Вот тогда и настанет психологически верный момент, чтобы опустошить «темнейшие ларцы нашего скряги» – если таковые у него есть. Но так мы выиграем время, чтобы найти их.

– Ведь он не держит контору открытой ночью, – возразил я.

– Однако он открывает ее в девять утра, – заметил Раффлс, – чтобы перехватить биржевого брокера, ту раннюю пташку, которая предпочитает кровопускание отсечению головы.

– Откуда эти сведения?

– От жены мистера Шейлока.

– Вероятно, вы успели очень подружиться?

– Я скорее жалел ее, нежели старался выведать секреты.

– Но и в секретах не упустил случая порыться?

– О, секретам она устроила настоящую распродажу.

– Еще бы, – заметил я, – ты настойчив.

– Она рассказала мне о грядущем процессе по делу о клевете.

– Шейлок против Факта?

– Да, дело началось еще до отпуска.

– Я читал что-то такое в газетах.

– Но известно ли тебе, в чем суть вопроса, Банни?

– Нет, абсолютно ничего.

– Другой старый мерзавец, Махараджа Хатипура, и его прославленная куча долгов… Кажется, он уже несколько лет, как он захвачен когтями нашего мистера Шейлока, но вместо того чтобы наконец отдать свой фунт плоти, занимал все больше. Безусловно, такова судьба должника, но сейчас, говорят, сумма дошла до шестизначной отметки. Никому не жалко этого престарелого варвара; поговаривают, он был приятелем Наны Сагиба до восстания сипаев, еще говорят, что завязнув в мятеже по брови, он спасся, только пойдя против своих; в общем, в моральной перспективе этого черного кобеля не отмыть. Мне известно, что уже формировался синдикат по выкупу долгов этого субъекта, конечно, с разумной скидкой, и только мерзейший из цивилизованных людей стал бы на пути у такого начинания. Дело шло к завершению, когда старый Леви затянул черномазого в новое сумасбродство на Востоке. «Факт» обнаружил эту махинацию и опубликовал компрометирующие письма, которые, как клянется Шейлок, – фальшивки. Вот, вкратце, все обстоятельства! Должники нашептали еврею, что нужно убраться в Карлсбад, пока дело не вскрылось; а невероятная сумма, в которую все это может обойтись, должно быть, является причиной его давления на старых клиентов по возвращении.

– Но тогда зачем ему одалживать деньги тебе?

– Просто я – новый клиент, Банни; вот и вся разница. К тому же на водах мы были хорошими друзьями.

– Но все же не лучше, чем ты и миссис Шейлок?

– Кто знает, Банни! Она вверяла мне свои тревоги, а я подавал ей руку и старательно прикидывался несчастным; мой приятель-охотник сыпал грубыми метафорами про жирдяев и бойню.

– И все же ты утек вместе с ожерельем бедняжки?

Раффлс привычно обстукивал сигарету об стол возле локтя; он приподнялся, чтобы зажечь ее, как другие приподнимаются, чтобы сделать какое-нибудь драматическое заявление, и сказал, глядя через огонек, поднимавшийся и опускавшийся в такт его дыханию:

– Нет, Банни, вовсе нет!

– Но ты сказал, что сорвал Изумрудный Банк! – воскликнул я, в свой черед подскочив.

– Верно, Банни, но тут же сдал его обратно.

– Ты раскрылся перед ней, потому что она открыла тебе его секреты?