Я прекрасно помнил наше расставание с Эвой. Прошли первые недели лета и она… Она дала мне самый настоящий, мощнейший удар под дых. Действительно, зачем нужно оружие, когда есть слова и чувства? Эва была несчастлива, прощаясь со мной. Она не плакала, держалась изо всех сил, но голос и брови её подрагивали в те секунды, когда она резала те нити, что были между нами. То, что я испытывал к ней, я не испытывал ни к кому. До встречи с ней я знал, что существует такое блядское чувство, как половое влечение. Знал, что есть похоть и страсть, от которой прёт адреналином, как от прыжка с парашютом. Но то странное стеснение, что она вызывала во мне, а вместе с тем давление в крови и желание, чтобы она смотрела на меня не прерываясь ни на секунду, было не похоже ни на что. Когда я фотографировал её голой, в ночь её рождения, я просто… просто сходил с ума. И не столько, сколько из-за её обнажённости, а из-за… её глаз. Из-за того, что она смотрела на меня, как на единственного мужчину на этой планете. И из всей её ногой плоти, я хотел целовать её глаза. Она становилась моим любимым виски — терпким и сладким, неприкосновенным и совершенно сносящим крышу. Да, именно так. И когда она бросила меня, я напоминал себе переезженного поездом человека. Человека, у которого вырвали стрелку в компасе. Украли землю из-под ног. Сначала, я больше растерялся, чем расстроился. Даже думал, что всё это легко пройдёт. Но нет. С каждым днём я убеждался, что я — эваголик. Зависимый. Если какому-нибудь закодированному дать хоть глоток водки — он сорвётся. В большинстве своём, такие срываются. И я знаю, если я увижу её, хоть мельком — я сорвусь. Я просто оттрахаю её прямо там, где увижу. Блядь. А ведь будучи рядом с ней, я не мечтал об этом. Мне было достаточно того, что она просто смотрела на меня. Теперь, когда я, мать его, вырос, мне хочется, чтобы она смотрела на меня так же… снизу.
Очень надеюсь, что я не увижу её. Я здесь всего лишь неделю. Одну лишь чёртову неделю — а потом, я смогу продолжать жить, как жил. Закончу университет в Чикаго, женюсь на какой-нибудь богатой калоше вдвое старше меня, разбогатею и дело с грёбаным концом. Совершенно верно. Именно так. Абсолютно правильно.
Приняв душ, поменяв майку и сбрызнув себя духами, выхожу из отеля без двадцати два, желая спокойно пройтись по Парижу, в котором не был уже лет семь. Воздух знакомый. Пьянящий. Кофе и круассаны, которые продают прямо на улице. Моё настроение хорошенько подпорчено воспоминаниями, а ещё зданием Сорбонны, которое я уловил взглядом, проходя размеренно и легко по маленьким улочкам. Мне так и хотелось показать этому проклятому заведению большой и смачный фак.
Кафе «Де Флор» располагается на пересечении бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Бенуа. Мне не требовалась помощь, чтобы отличить сидящую за круглым столиком, расположенном прямо на улице, модно одетую и потрясающе выглядящую Жаклин Кавана.
Она то и дело посматривала на часы, не замечала меня, хоть я стоял не так уж и далеко. Видимо, она не знает имя фотографа, который придёт к ней на встречу и будет работать с ней. Скучающая, какая-то одинокая, она пьёт чёрный кофе и закуривает сигарету.
— Мадемуазель Кэй? — я перестаю наблюдать за ней издалека и подхожу прямо к столу.
Джеки каменеет. Со звоном опускает чашку на блюдце, не замечает, как тушит сигарету прямо в кофе, всё шире распахивая глаза.
— Родригес?! Серьёзно? — изумляется она, со знакомой хрипотцой и потрясающим акцентом.
Я киваю. Она тут же взлетает со стула и заключает меня в объятия. На нас оборачиваются люди со всех столиков, загадочно улыбаясь, когда она взвизгивает, стискивая меня руками.
— Макс! Чёрт возьми! — стонет она радостно, точно не веря самой себе.
— Ты сейчас сломаешь мне все кости, Жакли, — выдавливаю, прижатый к ней вплотную.
— О, Господи! Прости, я просто… — она отстраняется, и я вижу, как она утирает слёзы в уголках глаз, — Просто очень рада видеть знакомое лицо.
— Я тоже рад тебя видеть, — искренне признаюсь я.
— Садись, пожалуйста, — она делает жест рукой, потом, нервно поморгав и выдохнув извиняется, и произносит что-то по-французски, щёлкая пальцами над своей головой:
— Le garçon, champagne! Immédiatement! *
Из вышесказанного, я понимаю только одно слово — шампанское. С минуту мы просто смотрим друг на друга, широко улыбаясь.
— Значит, ты будешь меня фотографировать?! Боже, ты не представляешь, как я счастлива! — смеётся она, сквозь слёзы.
— Жакли, ну, не плачь, — я беру её за руку и крепко сжимаю.
— Прости, я… Я не буду. Просто это так неожиданно.
— Неужели мадемуазель Трансвестит не сказала тебе, с кем у тебя встреча?
Джеки звонко засмеялась.
— Ты о Баригард? — широко улыбнулась она, — Она немного забывчива.
— Она, вообще, странная, — улыбаюсь я.
Официант приносит нам бутылку шампанского в стеклянном ведре со льдом, и хрустальные бокалы, уже наполненные игристым.
— Предлагаю выпить за встречу, — произносит Жаклин, радостно улыбаясь.
— Полностью поддерживаю, — произношу я, салютуя фужером.
Мы выпиваем немного, не сводя глаз друг с друга.