Мистер Х. Стань моей куклой

Максим мог заставить повторить, потому что сказано очень тихо, почти под нос, но он не попросил, не стал дополнительно унижать. Вместо этого, наконец, показал неприкрытую эмоцию — уголок губ насмешливо опустил вниз.

— Куколка… — столько неприкрытого удовлетворения после вынужденной капитуляции. Взгляд «отморозился», зрачки перестали быть пустыми-серыми стеклами, а наполнились металлическими темными мазками. Цвет остановился на грани серых и синих.

Хотелось прикрыться руками от очевидного самодовольства.

Как бы не храбрилась физически мне с ним не справиться, а тем более, когда я на правах «рабочего материала» — вещи без имени и прошлого.

— Почему ты меня ненавидишь? — вновь задала тот же вопрос, что и при последней встрече.

Его голос зазвучал более мягко и равнодушно, словно былая проблема исчезла:

— Я говорил… это не правда. Сложно объяснить, но ты сильно напоминаешь одну тварь, которую хочется наказать. И самым правильным было бы отдать тебя кому-нибудь, например, тому же Кабану и посмотреть со стороны. Понаблюдать за твоей ломкой…

— Ну так отдай другим. По какой причине медлишь? У бедного мальчика не разделенная любовь?

Логично. Если я напоминала «тварь» по его словам, значит, неизвестная девушка разбила мужское сердце. У меня тоже разбито, мной и вовсе попользовались для успокоения и выкинули, но разве я злюсь на мужской пол? Я даже на Сашу не злюсь, только разочарована трусостью — не нашел смелости объясниться.

— Давай обниму…утешу…поглажу бедняжку! — предложила с сарказмом, протянула руки к нему, намекая, чтобы подполз по простыням прямо в объятия. — Теперь я поняла, почему не даешь к себе прикасаться. Она последняя, кто прикасался и таким образом ты хранишь ей верность?

После этой фразы прекратила нести чушь и издеваться, представила ему право ответить, но тот не соизволил. Максим не пробиваем, не злится, уголок губ все также надменно опущен вниз и зрачки «бегали» туда сюда, рассматривая меня, злую от несправедливости, прижатую буквально к стене комнаты и доведенную до дрожи.

— Неудачная первая любовь случается у каждого второго и люди от этого не наказывают друг друга… — добавила, но смолчала о своей первой любви, зачем ему это знать?

— Значит я слабее, чем остальные люди, потому что мне хочется наказать.

Удивленная признанием Максима в слабости, я не нашла слов и гадала, где же грозная аура самца? Ведь каждый жест должен излучать самоуверенность и непоколебимость? Как бы глупо не звучало, но признаться в слабости — это смело.

Максим продолжил объяснять:

— Если бы хотел, то испортил тебя еще в твои шестнадцать лет. Но что-то остановило, подсказало, что ты чуть лучше своих одноклассниц-«прошмандовок», поэтому отпустил не тронутой и напоследок пожелал не попадаться на глаза.

Испортил? Не тронутой? Это он о девственности? Это настолько было очевидно?

— Но второй раз… — покачал головой, отрицая действие. — Второй раз я чисто физически не могу отпустить. Мне необходимо для практики… для более подробного изучения этого процесса завести куклу. Ты единственная, которая мне интересна для игры. В конце концов, хочу получить удовольствие, а не злиться от того, что вынужден этим заниматься.

Он собрался уходить и оставить в одиночестве, но мои поспешные слова догнали его возле стеклянных дверей, ведущих с балкона в жилую комнату:

— Бонифаций…? — остановился возле двери, пальцы его замерли над ручкой. Словно произошел оглушительный выстрел мужчина застыл без движения.

— Ты знаешь…кто такой Бонифаций?

Эта фамилия или кличка просверлила дыру в голове. С первых дней, как прилетела на остров — в это логово, она постоянно всплывала: неизвестный парень искал меня; он же поиздевался над Мэри и опозорил подругу на весь университет; по его приказу Кабан развлекался с нами в бассейне.

В мыслях кровавыми чернилами выгравировано это имя. Оно терзает.

Максим развернут боком, но я увидела как появились первые признаки улыбки. Мужские плечи задрожали от смеха.

Второй раз видела его смех, второй раз.

— Ты его знаешь? — озарила догадка.

Максим развернулся и засмеялся, глядя на меня, зрачки сузились в маленькие точки, в которых купалось наигранное веселье.

— Я его знаю? — спросил недоумевающе у себя же и ткнул пальцем в голую грудь. Протер запястьем губы, словно смахивал пылинки, или чесал. За маской веселья скрылась холодная ярость, судя по напрягшимся венам на руках и груди. — Я презираю весь род Бонифациев!

Максим резко присел на кровать рядом со мной. При желании мог прикоснуться к обнаженным коленями, но вместо этого начал разговор:

— Знаешь, кого благодарить за пребывание здесь, — пальцем указал на простынь, сминая и раздавливая ее. — Августина Бонифация — главу рода Бонифациев!

Говорил естественно не о кровати, а об острове и жителях.

— Любишь сказки? Я расскажу по секрету одну страшилку. Когда-то давным давно… еще во времена великой войны… примерно сто лет назад… на южных землях были широко распространены Лагеря смерти*. Слышала о таком или для девочек — это слишком жестокие темы? Война и смерть?