Мистер Кон исследует "русский дух"

Возьмем 40-е годы XIX в., наиболее "выгодные" для коновской концепции. Мы, действительно, находим здесь широкое антикрепостническое, просветительское направление, объединяющее писателей, публицистов, историков, которые отстаивали возможность и необходимость развития России по "западному" пути, именовались "западниками". Можно привести десятки фактов совместных выступлений Белинского и Герцена с Грановским, Кавелиным, Боткиным против теории "официальной народности" так называемого журнального триумвирата (Греч, Булгарин, Сенковский), против "славянофилов", за "натуральную школу" и т. п. Герцен и Белинский (а впоследствии Чернышевский) высоко ценили лекции "западника" Грановского. Белинский приветствовал статью Кавелина "Взгляд на юридический быт древней России"; во многом одобрял великий критик литературную деятельность Боткина, в частности его статью о немецкой литературе, "Письма об Испании" и пр. С теми или иными оговорками к "западникам", союзникам Белинского, Герцена и Огарева, можно отнести также Милютина, Заблоцкого-Десятовского, Сатина, Майкова (критика), Анненкова, Панаева, Гончарова, Тургенева, Григоровича и многих других. Несомненно, с другой стороны, что "западникам" противостоит в 40-е годы достаточно ясно и четко очерченное направление "славянофилов", во многом смыкавшихся с теоретиками "официальной народности", отстаивавших теорию самобытности русской истории, пытавшихся свернуть Россию с "западного пути".

Однако, оставаясь на поверхности явлений, Кон, как и другие буржуазные авторы, не идет вглубь, не ставит дальнейших вопросов. Почему именно такую форму приняла полемика по главным общественным вопросам в 40-е годы? Какие социальные силы стояли за этими лозунгами? Какое конкретное содержание вкладывали они в понятие "западный" или "самобытный" путь?

Давно известно, что никогда ни одна глубокая социальная тенденция не появляется сразу, так сказать, в "готовом", в "чистом" виде. Далеко не сразу ее сущность проявляется во вполне адэкватной, соответствующей ей, идеологической и политической форме. В процессе развития этой тенденции, в прямой зависимости от остроты социальных противоречий, происходит как бы сбрасывание более случайных форм и нахождение форм более необходимых, изживание форм более далеких от содержания и замена их формами, более близкими к нему. И чем "моложе" тенденция, тем труднее "узнать" ее. Но историческая наука, не оставаясь на поверхности явлений, находит глубинные процессы, вскрывает за наносным коренное, за временным — постоянное, за второстепенным — определяющее. Эта наука потому и является исторической, что она может судить о событиях не только по тому, чем они кажутся в момент их возникновения, но с учетом их будущего, их тенденции, результатов их развития, которые "проясняют" объективный смысл происходящего, зачастую не осознаваемый непосредственными участниками событий.

А между тем, если говорить не о форме, а о сути общественной борьбы тех лет, выделить главную, всеопределяющую проблему тех лет не так уж трудно: на этот счет есть десятки свидетельств самих же "западников" 40-х и 50-х годов. "…Можно сказать, что весь русский вопрос, по крайней мере в настоящее время, заключается в вопросе о крепостном праве", — писал Герцен[62]. "В моих глазах враг этот имел определенный образ, носил известное имя: враг этот был — крепостное право, — подтверждает его свидетельство Тургенев. — Под этим именем я собрал и сосредоточил все, против чего я решился бороться до конца — с чем я поклялся никогда не примириться… Это была моя Аннибаловская клятва; и не я один дал ее себе тогда"[63].

По существу полемика о "самобытном" пути была вынесена на поверхность общественной борьбы по весьма простой причине: после разгрома восстания декабристов говорить открыто о сколь-нибудь радикальном изменении общественного строя России, об уничтожении крепостничества было просто нельзя. Поэтому наиболее доступной и возможной легальной формой постановки и решения вопроса о ликвидации крепостничества и самодержавия оказалась форма рассуждений о хороших или плохих путях Запада и сравнение их с Россией. Объективная почва для такой именно окраски споров была подготовлена тем, что Запад шел впереди России по своему социальному и политическому развитию, что он уже покончил с феодализмом. То, что России еще предстояло, там было пройденным этапом. И если страна более развитая показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего, то как раз таким было отношение передовых стран Европы к России. Западный путь был объективно просто синонимом буржуазного пути. Но, говоря о Западе, люди той эпохи думали прежде всего о России. Полемика со славянофилами, учение которых смыкалось во многом с теорией "официальной народности", позволяла "бить по мешку, имея в виду осла", она метила и в официальную идеологию русского самодержавия.