В начале XIX в. народы европейских государств, России в том числе, вели освободительную национальную борьбу против захватнических стремлений французской крупной буржуазии. Но разве в 1812 г. одинаково воевали помещики и крестьяне? Разве первые даровали вторым землю и волю по случаю достигнутого "национального единства"? Разве русский крестьянин отказался после 1812 г. от борьбы и разве в России не было революционных ситуаций 60—70-х годов, революций 1905–1907 и 1917 гг.?
Народы Англии, Франции, США в годы второй мировой войны боролись за разгром гитлеровской коалиции. Но разве не политика господствующих реакционных классов этих же стран позволила гитлеровцам развязать войну? Разве не затрудняла та же политика ведение освободительной борьбы? И разве не в результате политики тех же самых реакционных сил возрождается теперь снова в центре Европы германский милитаризм?
Даже в те моменты, когда нации сплачиваются в справедливой освободительной войне, между антагонистическими классами данной страны сохраняются острые противоречия. А сколько знает история войн несправедливых, захватнических, в которых господствующие классы
Можно напомнить профессору о том, каким страшным кровавым похмельем закончилось патриотическое опьянение европейских наций в годы первой мировой войны. Миллионы и миллионы людей погибли в 1914–1918 гг. во имя империалистических прибылей и дележа колоний, думая, что воюют во имя "родины", против ее национального врага.
Да, видимость национального единства в новой и новейшей истории буржуазных стран далеко не адекватна сущности явлений, а момент — еще далеко не целое, не вся история, как полагает профессор Кон. И не случайно, когда Кон обращается к устойчивым, повторяющимся фактам истории, от его же собственной "теории" не остается и следа. Рассказав о "единстве" французской нации, он признает, что "это национальное единство оказалось недолговечным. Политические и религиозные различия раскололи нацию"[22]. А вот другое любопытное признание. Национализм, пишет Кон, нередко служил государственной власти "законным основанием для употребления силы как против своих собственных граждан, так и против других государств"[23](!). Но это отдельные оговорки Кона, а не принципиальная оценка фактов по существу.
Факты истории опровергают домыслы об извечном, едином "духе наций" — откуда же в таком случае взялись в социологии всем известные понятия "Запад", "Восток"? Дело в том, что европейские страны в период становления буржуазных наций действительно обогнали страны Востока в своем развитии, однако коновский "дух" здесь совершенно не при чем. Не западный или восточный национализм, а уровень социального развития определял на протяжении всей новой истории как передовой характер, так и отставание той или иной страны. Географические понятия Запад и Восток служили всего навсего условными обозначениями разных ступенек социального развития или для выражения противоположности враждующих классовых сил. В этом смысле противоположность Запада и Востока вполне соответствовала, к примеру, противоположности свободного буржуазного Севера и рабовладельческого Юга во время гражданской войны в США. И если Ганс Кон признает в своих трудах, что национальный антагонизм Севера и Юга был связан с различием их "социальной структуры"[24], то почему бы ему не применить тот же принцип к истории других народов и стран. Тогда все встало бы на свои места, а понятия, выражавшие в XVII–XIX вв. противоположность капитализма и феодализма, приобрели совершенно иной конкретно-исторический смысл. В XX в., когда Восток открыл эру социалистических революций, в тех же понятиях иногда условно выражают новую социальную противоположность, новое деление стран мира — на капитализм и социализм.