Мистер Морг

— Здравствуй! — крикнула она ему.

Ее вежливая улыбка превратилась в залихватскую косоватую усмешку. Сегодня Берри была каким-то всполохом красок — как и подобало ее артистической натуре. На ней была широкополая красная шляпа и красно-желтое платье из набивной ткани с цветочным рисунком. Ее плечи и руки покрывала светло-зеленая шаль, а на руках были митенки из желтой шерсти — в них легче было работать карандашом.

— Здравствуй, — ответил он и подошел к ней, чтобы посмотреть, что там они с Зедом рисуют.

На обоих листах были еще не законченные сцены с лодками и судами, прибывающими к причалу. Рисунки Зеда были сделаны с гораздо большей яркостью и мощью, каждая линия была толщиной с палец. Как и в работах Зеда, которые Мэтью видел на чердаке, тут было что-то чуждое. Лодки и суда походили скорее на длинные каноэ с небрежно нарисованными зловещими фигурами на борту, державшими в руках, кажется, копья и щиты.

Конечно, увидеть на набережной раба за таким занятием можно было нечасто, и некоторые прохожие останавливались посмотреть и что-то бормотали себе под нос, но внучку печатника уже много раз видели в городе с подручным Маккаггерса, причем оба рисовали — с такой же легкостью, как будто просто болтали. Разумеется, все знали, что внучка печатника — девушка не без причуд (художница и учительница — чего вы хотите), но раз Маккаггерс таскается за своим слугой и держит его под присмотром, значит бояться нечего. И все же он такой гигант, возьмет разъярится, да и снесет какой-нибудь дом, что, по слухам, он и сделал с таверной «Петушиный хвост» не далее как в прошлом месяце.

— Здорово, Мэтью, — сказал Маккаггерс, протягивая руку, а другой держа платок у носа. — Как вы?

Мэтью пожал ему руку:

— Спасибо, почти пришел в себя.

Он глубоко вдохнул воздух. Пахло соленым морем, влажными досками и свежей рыбой. Очень бодрит, подумал он.

— Мы уже собирались уходить, — сказал Маккаггерс с некоторой надеждой.

— Пока не ушли, посмотрите, что у меня есть.

Мэтью поднял конверт. Берри и Маккаггерс внимательно смотрели, а Зед вернулся к рисунку. Мэтью сорвал печать лорда Корнбери, вынул лист пергамента и развернул его.

— Ох, — сказал он, увидев неприглядную загогулину. Но не важно, главное, под чем она стоит. — Вольная. — И он продемонстрировал документ сначала Маккаггерсу, а потом Берри.

— Боже! — воскликнул ошеломленный Маккаггерс. — Поверить не могу, что вы ее все-таки выбили.

Он повернулся к Зеду, который, ни на кого не обращая внимания, продолжал сосредоточенно утолщать какую-то линию.

— Мэтью! Можно я ему скажу? — спросила Берри.

— Скажешь ему? Каким образом?

— Дай мне, — сказала она.

Он отдал ей документ.

— Зед? — произнесла она. Услышав свое имя, он тут же повернул голову и посмотрел на нее сверху вниз; она протянула ему вольную. — Ты свободен, — сказала она. — Понимаешь? Свободен!

Она прикоснулась к подписи лорда Корнбери.

Он нахмурился, переводя взгляд своих бездонных эбеновых глаз с пергамента на Берри и обратно. Он не понимал, что ему показывают.

Берри перевернула документ, положила его на свой блокнот и начала что-то рисовать. На глазах у Мэтью на листке появилась рыба. Она выпрыгивала из воды, как на многочисленных изображениях рыб, сделанных Зедом и хранившихся в коробке под его кроватью. Закончив, Берри показала ему рисунок.

Он уставился на него. Его покрытое племенными шрамами лицо было неподвижно.

Потом у него медленно открылся рот. Он тихо, откуда-то из глубины горла, ахнул.

— Да, — сказала Берри, кивая. Она ласково улыбнулась ему. — Вот и ты свободен — как она.

Зед повернул голову в сторону рынка, где на столах под навесом из коричневого полотна раскладывали улов. Он обвел взглядом россыпи переливающихся серебристых, в коричневую крапинку и зеленую полоску тел, выловленных лесками и сетями: морского окуня, луциана, палтуса, трески, камбалы, луфаря, скумбрии, губана, хека. Он тоже был рыбаком. Он знал разницу между мертвой рыбой, теряющей свои великолепные краски и блеск на мокром столе, и рыбой, которой удалось соскочить с крючка или, почувствовав, что опускается сеть, уйти в синюю глубь, туда, где ее никто не сможет поймать, где она сможет поплавать еще день так, как птица летает по воздуху.

До Мэтью дошло то, о чем раньше догадалась Берри.

Рыбы, которых рисовал Зед, спаслись.

Так он видел свободу.

Зед понял. Мэтью увидел это по его глазам: в них зажглась искра, похожая на далекую свечу в непроглядной ночи.

Он посмотрел на всех них по очереди: на Берри, Мэтью и Маккаггерса — и снова перевел взгляд на девушку. Она опять улыбнулась и кивнула — сказала «да» на всемирном языке. Он тоже кивнул, но улыбаться в чужом мире трудно.

Он выронил из рук блокнот и грифель. Потом отвернулся и пошел по ближайшему пирсу к воде. На ходу он снял рубашку. Рыбаки расступались: идет могучий человек. Он сбросил башмак с одной ноги, затем с другой и побежал, и любой, кто остался бы стоять между ним и тем местом, куда он устремился, был бы повергнут наземь, как если бы на него наехала движущаяся стена.

— Зед! — крикнула Берри.