– Чем например? – Мейсон угрюмо сполз чуть ниже.
– Как насчёт гонки на каяках, о которой ты рассказывал?
– А ты в курсе, что шестижаберные акулы часто уплывают далеко от моря и путешествуют вверх по реке? И каяки выглядят как детские игрушки для ванной. Игрушка для ванной. – Он выставил одну руку. – Акула. – И схватил её другой. – Нет уж, я пас.
Такер с досадой бросил в стопку ещё один счёт.
– Жаль. Может, развлечёшься с моей боксёрской грушей?
– Боксёрская груша. – Мейсон кивнул. – Звучит крайне заманчиво.
– Лучше, чем сидеть тут и ныть.
– Тебе легко говорить, ты-то регулярно занимаешься сексом.
Такер подавил начавшее было подниматься раздражение.
– Я бы не назвал несколько ночей регулярным сексом. И вообще, моя сексуальная жизнь не твоего ума дело.
– Ну ты же в мою нос суёшь.
Понимая, что друг нарывается – да практически умоляет о драке, – Такер взял последнее письмо и постарался говорить спокойно:
– Прыгай в мой грузовик и езжай в Саванну. Там полно туристов, на берегу реки много баров…
Он осёкся и замер, уставившись на конверт.
– Что такое? – спросил Мейсон.
– Что? А, это… Это мамина корреспонденция. Мне пересылали её, потом снова пересылали, когда я переехал. Я думал, что всех известил, аннулировал все её счета, но… это из банка. Местного банка. Судя по обратному адресу, в ближайшем городе.
Мейсон подался вперёд, забыв о гневе.
– Ты не знал об этом счёте?
– Нет.
В завещании ничего не было, в маминых документах тоже, и она никогда не упоминала ни о каких делах в этом районе.
– Может, пустяки. Реклама или какая-то ошибка.
– Может быть.
Такер сверлил письмо глазами, словно ядовитую змею.
– Не узнаешь, пока не откроешь.
– Конечно. Ты прав.
Глупо расстраиваться. Он уже почти привык, что тоска хватает за горло, когда меньше всего ждёшь. Но чувствовать себя… покинутым из-за того, что мать не делилась с ним какой-то частью своей жизни, – совсем нелепо. Такер и сам от неё многое скрывал.
И вообще, пожалуй, Мейсон прав. Наверное, это пустяки.
Такер провёл ножом по верхней части конверта и вытащил… заявление о продлении срока пользования банковской ячейкой, открытой двадцать восемь лет назад. В год смерти его отца.
– Полагаю, это не ошибка.
Он протянул письмо другу, и пока тот читал, сам уставился на солнечные лучи, прошивавшие кроны деревьев и лениво танцующие на плодородной земле. Из-за сладковатого аромата возвышающейся по правую сторону террасы магнолии запах реки был едва различим. А от горячего и плотного воздуха спасали только прохладительные напитки и тень.
Витало здесь что-то… первобытное, чего недоставало кондиционированному воздуху, продувавшему прежние жилища Такера. И он каким-то образом это уловил, почувствовал. Безумный импульс, толчок, словно второе сердцебиение. Возможно, что-то наследственное, на уровне ДНК.
Интересно, что ещё он унаследовал? И что лежит в банковской ячейке, о которой мать предпочла не рассказывать?
– Такер?
Осознав, что заблудился в лабиринте собственных мыслей, Такер потёр лицо рукой.
– Прости. Итак, очевидно, у моей матери была банковская ячейка, срок пользования которой она ежегодно продлевала.
– Я не очень хорошо знаю американское законы, – Мейсон вернул ему письмо, – но разве не положено проверить содержимое, прежде чем устанавливать права наследования?
– Если оно имеет денежную ценность. – Задумавшись, Такер ущипнул себя за нос. – Даже не представляю, что там. Родители матери погибли в аварии, когда ей было семнадцать, и на похороны ушла значительная часть их сбережений. Отец же никогда не владел ничем таким, что можно оставить в наследство. Дед об этом позаботился. Дом всегда принадлежал мне, и сомневаюсь, что его ценность велика. Мама взяла с собой только одежду и несколько игрушек. Отец не застраховал свою жизнь. Чёрт возьми, ему было всего двадцать два.
– А в вещах матери ты ключа не находил?
– От банковской ячейки? Нет. Я… погоди. Ключи. – Такер вспомнил о дне, когда Сара застала его срыв. И почувствовал боль от непроходящего смущения. – Есть какая-то пластиковая связка ключей. Среди детских игрушек и сувениров на чердаке. Возможно, некоторые настоящие. Один был достаточно маленьким.
– Думаешь, она оставила ключ здесь?
– Не знаю. – Откуда ж ему знать? – Мне было четыре года. Ты много чего помнишь о том времени, когда тебе было четыре?
– Ладно, ладно. Не злись.
– Мы уехали в спешке. Посреди ночи. Дед давил на маму, хотел, чтобы она жила в Риверс Энде. Так он мог её контролировать и следить за тем, чтобы меня воспитывали по его стандартам. Видимо, она запаниковала, думала, что он найдёт способ забрать меня, а её выгонит. И вполне могла впопыхах оставить то, что не хотела оставлять.
– Пойду схожу за ключами.
– Коробка на полу перед разбитым зеркалом…
Он мог бы и сам сходить, но пусть друг отвлечётся от своего раздражения.
– Такер?