- Вижу его, Сэм, давай, - и звонок оборвался. Сэм закрыл телефон и прошел в учительскую раздевалку, вешая ключ от кабинета обратно. Вчера после занятий, пока он специально задерживал Захарию, Габриэль врезался в него, мгновенно достав его ключ. Сделав нехитрое подобие нового ключа в общежитии по слепку из разогретой свечи, они договорились об этом плане. Оставалось только спрятаться в кабинете Захарии, в котором ни один из студентов еще не бывал. Осторожно открыв дверь и закрыв ее за собой, что было единственным слабым местом в их плане – замок мог не закрываться изнутри или еще бог что. В темноте Сэм осмотрелся – он специально ждал в темном холле, пока его глаза привыкнут. Огромное кожаное кресло за дубовым столом из красного дерева, древним и изящным настольным светильником, деревянный бар с множеством дорогущих бутылок и ни единого места, где можно было бы спрятаться. Диван с небрежно накинутым на него пледом, стоящая рядом картотека учеников, которой здесь быть не должно. Бог знает зачем ему вообще в кабинете диван, этому жабообразному отвратительному преподавателю. Сэм оглянулся, едва не испугавшись собственного отражения. Небольшая газовая плитка и чайный набор рядом с ней – далеко, если прятаться под столом. Но выбора у него уже не было. Телефон мигнул сообщением – Захария парковался. Он приезжал первым и занимался бог знает чем, опаздывая на пары. Сэм не хотел бы ничего об этом знать, но это был единственный способ сбить с этого козла самоуверенность, заставить его потерять чувство собственного достоинства. Подстроить то, что они собирались сделать, и при этом не попасться, было трудно, потому подготовка заняла почти неделю с предыдущими выходными, на которых они просидели в комнате Габриэля почти все вечера, составляя план до последней секунды. В его комнате жил еще младший брат, так удачно уехавший на эти выходные со своей командой в туристический лагерь, потому у них было достаточно времени и ни одного свидетеля.
Сэм обошел стол, пожалев о том, что главную роль исполнять ему – Габриэлю не хватало роста, чтобы подстроить вторую часть плана, но для первой его рост подходил идеально. Что-то задержало его взгляд – пухлое личное дело со знакомым именем, выведенным каллиграфическим почерком. Обычный документ – где родился, семья, данные, отметки об успеваемости и все остальное – многочисленные приводы. На фотографии он казался взрослее и серьезнее, с убранной назад челкой и с отсутствующим выражением на лице. Перевернув страницу, Сэм обнаружил многочисленные заявления об отпуске из участков, жалобы преподавателей. Убрав лист об успеваемости, Сэм неожиданно вытащил на свет фотокарточку – Габриэль был снят на достаточно большом увеличении со спины. Судя по темным следам на обнаженной спине, снят он был во время переодевания. Однако фотография обрывалась на уровне плеч. Он смотрел куда-то в сторону, повернувшись в профиль, судя по влажным волосам и заметным каплям на шее и плечах – после душа. Выражение его лица было настолько непривычным, что Сэм не смог отложить фотографию в сторону, как было. Это было удивление с ожиданием, внимательность, как будто его окликнули и он ожидал, что же ему скажут. Неправильной формы губы были приоткрыты, а цвет кожи ровный, как бывает после душа. Насколько сильным должен был быть фотоаппарат, чтобы зафиксировать все – и светлый цвет глаз на этой черно-белой фотографии, и черноту ресниц, и темные пятна веснушек на самой верхней границе щек. Волосы, к шее становившиеся все короче, темнели от воды, а над выступающим седьмым позвонком висела неизменная цепочка. Несмотря на то, что фотография была потрясающе удачной, оставался вопрос, что она делала вместе с личным делом в кабинете простого профессора правоведения. Рождался вопрос, сколько их еще может быть. На столе были еще папки, в том числе преподавателей, которые Сэм пробежал изумленным взглядом – он видел здесь того самого Кроули, о котором ему рассказывал Габриэль. Открыл папку и обнаружил такую же фотографию – таким он преподавателя английского, который начинался у их группы со следующего семестра, он еще не видел. С темными волосами, растрепанными в отличие от обычного, расстегнутой до середины груди рубашкой, за которой прятался какой-то непонятный кулон, резким взглядом темных глаз, которые обычно скрыты под очками, и тонкими руками, поднятыми к воротнику и поправляющими его, скользнув пальцами между тканью и шеей. За ним еще и еще папки – с кем-то, чье имя было потрясающе красивым – Кастиэль. Темноволосый парень с потрясающе доверчивым и удивленным выражением лица, огромными глубокого цвета глазами, скорее всего, синими, единственный, кто не раздет, сфотографированный в момент разговора с кем-то – с закушенной бледной губой и учебниками, которые он прижимал к груди. Почти все эти дела принадлежали мужчинам и парням.