Мистер Уайлдер и я

Вечер у него был занят, он ужинал с матерью, а я должна была к следующему дню сделать кое-какую работу для Ици, и таким образом мы почти не виделись до субботы, когда после рабочего дня отправились ужинать в ресторан рядом с недавно открывшимся Центром Помпиду. Солнце клонилось к закату, но было тепло, и мы расположились за столиком на улице. Мэтью был чрезвычайно словоохотлив. Казалось, он изменился с нашей последней встречи в Греции — стал увереннее в себе, раскованнее, а его самооценка, и прежде не заниженная, еще немного повысилась. Его взяли в киношколу, и хотя он пока не приступил к занятиям, начинавшимся в августе, Мэтью уже строил грандиозные планы, рассказывая о фильмах, которые он снимет в грядущие годы. Моя уверенность в себе тоже подросла за последнее время, и, боюсь, к его идеям я отнеслась не очень серьезно, вопреки его ожиданиям (поведай он о своих намерениях на борту самолета, летевшего из Корфу в Актион, когда мы только познакомились, тогда я бы преисполнилась безмерного восхищения).

— Настала пора снимать фильмы о мире, в котором мы живем, о реальности, что нас окружает, — говорил он. — Не знаю, как у вас в Греции, но в Британии киноиндустрия курам на смех. Мы только и делаем, что снимаем комедии о влюбленных парочках и убогие ужастики на потребу публики. Фильм должен быть чем-то большим. Моральный долг режиссера — показать, как в зеркале, общество, в котором мы живем.

Аналогию с зеркалом он использовал не впервые. Я об этом помнила, а он, вероятно, забыл. И все же, пусть я теперь и понимала, что его теории не слишком оригинальны, пафос первооткрывателя, сквозивший в его голосе, меня растрогал. Захотелось даже потянуться через стол и поцеловать Мэтью. Но пока я удерживалась от соблазна.

— Уверена, Билли с Ици согласятся с тобой, — сказала я. — В «Федоре» говорится об очень многих важных вещах — о возрасте, о красоте, о том, как мы поклоняемся молодости и славе…

Мэтью презрительно фыркнул.

— Я читал сценарий (и снова он будто забыл, что сценарий он дочитывал, сидя в самолете рядом со мной), и, если честно, меня не пробрало. Да, написано профессионально, кто бы спорил, но то, о чем там говорится, никого больше не волнует. Все это так старо, так… допотопно. А слухи, что ходят о нем? О том, что он заставляет актеров произносить каждую реплику слово в слово, не давая им импровизировать. Не позволяя влезть в шкуру своих персонажей. Неудивительно, что все они его ненавидят.

— Не все. Где ты прочел эту лживую чушь? В какой бульварной газетенке?

— Кинематограф изменился, — заявил Мэтью. — Революция шестидесятых перетряхнула кино, как и общество в целом. Если ты не способен это принять, тогда тебе конец. Крышка.

Я не пыталась его переубедить. Просто ела свой тартар с яйцом.

На следующий день, в прекрасное солнечное воскресенье, мы сидели на травке в саду Тюильри с номером еженедельника «Парископ», прикидывая, куда бы нам пойти и на что посмотреть. Мэтью ошалело листал перечни фильмов, которые показывали в парижских кинотеатрах, не в силах поверить в несметное число и разнообразие картин. Чувствуя себя более искушенной в подобных вещах, я объяснила ему, что для Парижа это совершенно нормально, ибо Париж — город синефилов (модное словечко легко слетело с моего языка), и ни на одной стороне земного шара не найти другого такого места, где можно отсмотреть столько зарубежных фильмов либо киноклассики. Мало того, за последние недели в Париже я сумела залатать зияющие прорехи в моем представлении о творчестве Билли: хохотала без устали на «В джазе только девушки», завороженно следила за безнравственными ловкачами в «Двойной страховке», мысленно рукоплескала «Квартире», шедевру Билли и Ици, увидела, как их тандем дал осечку в комедии «Поцелуй меня, глупенький», провалившейся в прокате, и — лучше поздно, чем никогда — разобралась наконец с подтекстом «Бульвара Сансет». Мое восхищение этими фильмами не знало границ, и если бы мне пришлось отстаивать гениальность Билли, я бы разгромила моих противников в пух и прах.

В тот день, обнаружила я с разочарованием, ни одного фильма Билли Уайлдера в Париже не показывали. Куда же нам пойти и что посмотреть. Мэтью и я приняли компромиссное решение: мы сходим на два фильма — до ужина и после. Один фильм выбирает Мэтью, другой я. И мы двинули в сторону рю Жакоб на шестичасовой сеанс «Таксиста» (Выбор Мэтью.)

— О чем фильм? — спросила я, когда мы встали в очередь перед маленьким кинотеатром, состоявшую в основном из молодых людей. Рекламный слоган на афише гласил: В каждом переулке отыщется некто, мечтающий стать кем-то. Человек одинокий, никому не интересный, он отчаянно стремится доказать, что он тоже личность.

— Об отчуждении, — ответил Мэтью.

Ну, об этом я уже и сама догадалась.

— Об отчуждении и насилии. — добавил Мэтью.

— Ох, не люблю я фильмов с насилием.