Мистер Вертиго

Первый его план был самый простой. Мы едем в Нью-Йорк и живем как все люди. Я иду в школу, получаю хорошее образование, а он разворачивает новый бизнес, зарабатывает деньги, и мы оба всю жизнь живем счастливо. Выслушав это, я не сказал ни слова, и он перешел к следующему. Мы начнем читать лекции о левитации, сказал он, в церквях, в университетах и дамских клубах и объездим с ними всю страну. На нас будут стоять в очереди по меньшей мере полгода, да и в самом деле, почему бы нам еще не подзаработать на Чудо-мальчике? Этот план тоже мне не очень понравился, и он опять только пожал плечами и двинул дальше. Пакуем вещички, сказал он, прыгаем в машину и едем в Голливуд. Я стану киноактером. А он моим менеджером и агентом. Как-никак сцена чему-то меня научила, а пробу он мне добудет. Имя у меня есть, мелкая страстишка к фиглярству имеется, так что, может быть, я скоро опять встану на ноги.

– А-а, – сказал я. – Наконец что-то стоящее.

– Я так и думал, что это тебе понравится, – сказал мастер, откидываясь в кресле и затягиваясь толстой кубинской сигарой. – Потому приберег на конец.

На том мы и порешили.

На следующее утро мы выписались из отеля пораньше и в восемь уже сели в машину, направляясь вперед, к новой жизни, к залитым солнцем холмам Тинзельтауна. Это была долгая в те времена, утомительная поездка. Не было еще супертрасс, не было ни «Говардов Джонсонов», ни шестирядных боулинговых полос, проведенных от побережья к побережью, приходилось петлять, ехать через городки и поселки, не очень-то выбирая дорогу, – главное было, чтобы она шла в твоем направлении. Если впереди тарахтел «фондулак» с копной сена в кузове, это значило: не повезло, придется ползти за ним. Если где-нибудь оказывалась разрыта дорога, нужно было разворачиваться, искать объезд, а это чаще всего значило: будешь кружить не час и не два. Таковы тогда были условия игры, однако лично я не жаловался. Я сидел не за рулем, и если хотелось немного отдохнуть, я устраивался на заднем сиденье и спал. Иногда, когда мы выезжали на совсем уж пустынный участок, мастер пересаживал меня на свое место, но это случилось хорошо если раза три, так что девяносто восемь процентов пути машину вел он. А на него дорога подействовала как гипноз, и дней через пять или шесть мастер впал в состояние задумчивости, и тем больше в него погружался, чем дальше мы уезжали от побережья. Мы опять оказались в стране широких небес и огромных, унылых пространств, и вездесущность воздуха, казалось, по капле вытягивала из него радость жизни. Возможно, он вспоминал о миссис Виттерспун, возможно, о ком-то еще, кто остался в прошлом и не давал покоя, но вероятней всего, размышлял о жизни и смерти, пытаясь найти ответ на те пугающие вопросы, которые точат мозги, когда тебя перестает отвлекать что-нибудь более насущное. Зачем я здесь? Куда я иду? Что со мной будет, когда от губ отлетит последнее дыхание? Конечно, это слишком серьезные вопросы, но я обдумывал его поведение в той поездке более полувека и, надеюсь, знаю, о чем говорю. В памяти сохранился один разговор, который, если я его правильно понял, довольно ясно показывает, что же не давало покоя мастеру. Мы тогда были где-то в Техасе – кажется, проехали Форт-Уорт, – и я болтал с ним, со свойственным мне в те времена беззаботным, хвастливым нахальством, без всякой причины и цели, единственно чтобы послушать самого себя.

– Калифорния, – говорил я. – Там снега не бывает, и купаться можно круглый год. Говорят, там почти что рай. Флорида по сравнению с Калифорнией грязная лужа.

– Нет совершенства на земле, дружок, – говорил мастер. – Не забывай про землетрясения, сели и ураганы. Там может быть подряд несколько лет засухи, а потом начинаются грозы, и тогда весь штат становится опасным, как пороховой погреб. Дома горят, и порой быстрей, чем яичница, так что можно быстро остаться без крыши над головой.

– За это не беспокойтесь. Месяцев этак через шесть мы будем жить в замке. Камни не горят, но, если хотите, на всякий случай можно обзавестись личной пожарной командой. Точно говорю, босс, кино это как раз для меня. Я вам столько капусты настригу, что мы собственный банк откроем. «Сберегательный банк Роули», а главный офис на Сансет-бульваре. Вот увидите. Я там сразу стану звездой.

– Если все пойдет, как я думаю, на кусок хлеба ты заработаешь. Это очень важно. Я не вечный и хочу, чтобы ты успел встать на ноги. Мне все равно, кем ты будешь. Актером, оператором, мальчиком на побегушках... любое занятие хорошо. Главное, чтобы, когда меня не станет, тебе было бы на что жить.

– Вы так говорите, будто вы старик, мастер. Вам еще и пятидесяти-то нет.

– Мне сорок шесть. Там, откуда я родом, это считается много.

– Чушь собачья. Вот попадете на калифорнийское солнышко – и за день прибавится жизни лет десять.

– Возможно. Но даже если и прибавится, впереди у меня все равно меньше, чем позади. Арифметика простая, Уолт, и неплохо бы подготовиться к тому, что нас ждет.