Мистер

– Я люблю тебя, Алессия Демачи, – шепчу я и крепко целую, закрыв глаза.

Плевать на зрителей и на то, что у ее отца по-прежнему в руках ружье, а ее мать стоит в кухне и всхлипывает. И даже на то, что мой лучший друг смотрит на меня как на сумасшедшего.

Здесь и сейчас, в албанском городе Кукес, я счастлив, как никогда.

Она сказала «да».

Ее губы мягки и податливы, язык сплетается с моим языком. Мы не виделись всего несколько дней, но я ужасно по ней соскучился. Ее слезы текут по моим щекам, оставляя влажные прохладные дорожки.

«Черт побери, я люблю эту девушку».

Демачи громко откашливается, и мы с Алессией прерываем поцелуй. Демачи поводит стволом, и мы отступаем друг от друга, но я крепко держу Алессию за руку. Я никогда не отпущу ее. Алессия улыбается и краснеет, а у меня голова кружится от любви.

– Konteshë? – нахмурившись, спрашивает отец Алессии у Танаса.

Танас смотрит на меня, но я не понимаю, что сказал Демачи.

– Графиней? – говорит Танас.

– Да, графиней. Алессия станет леди Треветик, графиней Треветик.

– Konteshё? – снова произносит Демачи, словно пробуя на вкус слово и его значение.

Я киваю.

– Babë, zoti Maksim është Kont[23].

Трое албанцев смотрят на нас с Алессией так, будто у нас выросли дополнительные головы.

– Как лорд Байрон? – спрашивает Танас.

– Кажется, он был бароном. Но и пэром тоже. Да.

Демачи опускает ружье, не сводя с меня удивленных глаз. Все молчат. Неловкая ситуация.

– Поздравляю, Треветик, – подходя ко мне, говорит Том. – Не думал, что ты вот так вот сразу сделаешь предложение. – Он обнимает меня.

– Спасибо, Том.

– Будет о чем рассказать внукам.

Я смеюсь.

– Поздравляю, Алессия, – кивнув, добавляет Том.

Алессия лучезарно улыбается ему.

Демачи поворачивается к жене и что-то отрывисто ей приказывает. Она скрывается в кухне и вскоре появляется со спиртным и четырьмя бокалами. Алессия сияет от счастья, ничем не напоминая ту измученную девушку, которая недавно вошла в эту комнату.

Я гляжу на ее улыбку и глаза, и у меня захватывает дух.

«Я везунчик».

Миссис Демачи наполняет бокалы и раздает их – только мужчинам. Отец Алессии поднимает бокал.

– Gëzuar, – с облегчением говорит он.

Я уже знаю, что означает это слово, и поднимаю свой бокал.

– Gëzuar, – повторяю я, а за мной Том и Танас.

Мы пьем, и я безуспешно пытаюсь сдержать кашель. Убойней выпивки я еще не пробовал!

– Потрясающе… – лгу я.

– Это ракия, – шепчет Алессия, пытаясь скрыть улыбку.

Демачи снова наполняет свой бокал, затем наши.

«Еще? Вот хрень».

Я морально готовлюсь.

Отец Алессии поднимает свой бокал.

– Bija ime tani është problem yt dhe do të martoheni, këtu, brenda javës. – Осушив бокал, он весело взмахивает ружьем.

– Теперь ты заботишься о моей дочери, в течение недели вы поженитесь, – тихо переводит Танас.

«Что?! Охренеть!»

Глава 33

«Неделя!»

Я ошеломленно улыбаюсь Алессии, а она, улыбнувшись в ответ, выпускает мою руку и с криком «мама!» бежит к стоящей у кухни матери. Они обнимаются так крепко, словно больше никогда не оторвутся друг от друга, и начинают тихо рыдать, как это свойственно женщинам.

Трогательная сцена. Заметно, что они скучали. И не просто скучали – им отчаянно не хватало друг друга.

Миссис Демачи утирает дочери слезы и быстро что-то говорит ей на албанском. Алессия смеется вперемешку со всхлипами, а потом они опять обнимаются.

Демачи поворачивается ко мне.

– Женщины слишком эмоциональные, – переводит Танас его слова.

– Да, она скучала по матери, – сипло говорю я и мысленно добавляю: «Но не по тебе».

Миссис Демачи разжимает объятия, и Алессия идет к отцу.

– Baba, – бормочет она.

У нее опять глаза на мокром месте. Я задерживаю дыхание, готовясь вмешаться, если вдруг Демачи посмеет ее ударить.

Он нежно касается подбородка дочери.

– Mos u largo përsëri. Nuk është mirë për nënën tënde[24].

Алессия застенчиво улыбается, и отец, закрыв глаза, целует ее в лоб.

– Nuk është mirë as për mua[25], – шепчет он.

Я смотрю на Танаса в ожидании перевода, но он отвернулся от Демачи, даря им это мгновение. Наверное, и мне следует так поступить.

Уже поздно. Я устал, однако мне не спится. Слишком много событий произошло, и разум все никак не успокоится. Я лежу, уставившись на отблески воды на потолке. Их переливы настолько привычны, что действуют успокаивающе. Я не в Лондоне, а в доме будущих родственников, и отблески на потолке – от полной луны, отражающейся не в Темзе, а в глубоких темных водах озера Фиерза.

У меня не было выбора, где ночевать – Демачи настаивал, что я должен остаться в его доме. Мне предоставили комнату на первом этаже, скудно обставленную, но уютную и теплую. К тому же отсюда открывается замечательный вид на озеро.