Мистерии доктора Гора и другое…

— Попробовал — оказалось очень вкусно. И… не смог съесть и малой доли этого сэндвича. Я точно следовал инструкции — не пить в море. И за эти 5 дней высох до такой степени, что кусок буквально не лез в пересохшее горло, раздирал его. А есть смертельно хотелось! Только дня через три я более-менее «пропитался» водой и смог начать есть сухую пищу.

Первую ночь провели в глубоком сне — отсыпались после бессонных суток, проведенных в море. Даже жесткая лавка, на которой пришлось спать, казалась, по сравнению с лодкой, райской постелью. А главное — было сухо! Днем нам дали по два одеяла — уже возникал определенный комфорт, было что положить под голову. И так нас продержали три дня, прерывая нашу камерную жизнь недлинными допросами. Может быть, турки и неплохой народ, но порядки их, честно скажу, мне не понравились.

На второй день появился русский переводчик. Казалось бы, теперь-то могли нам толком объяснить, что с нами происходит, чего мы можем ждать. Так нет, ни слова! Выводят из камеры, разводят по разным комнатам. Сидим. Ждем час, другой. Потом по одному заводят в лифт, завязывают глаза, спускают вниз, грузят нас в какую-то машину, везут. Куда? Может, расстреливать? Или передавать советским? Очень неуютно мы себя чувствовали.

Оказалось — привезли на какую-то сверхсекретную базу. Завели в комнату, усадили, продержали час с повязкой на глазах. Позже разрешили ее снять, а окна занавесили газетами — чтобы мы не могли видеть все, что снаружи. И потом почему-то стали менять газеты. Мне минуты хватило, чтобы увидеть за окнами порт, и я мог бы уже по карте показать, где мы находимся и на каком расстоянии от тюрьмы — было же известно время, потраченное на нашу доставку сюда. Наивный народ!

Час спустя мы снова оказались в разных комнатах, как оказалось — в новых тюремных камерах. На этот раз нам достались хорошие кровати с мягкими матрацами и свежими простынями. И кормить стали хорошо — турецкая кухня мне вполне пришлась по вкусу. Я хоть и русский, но люблю белый хлеб, а не черный. Нам же всегда приносили свежайший, чуть ли не из печки, белый хлеб, дополнявший хорошо приправленную пряностями острую еду. Первых блюд не было, только вторые — но я первое и не ем. И всегда — стакан с холодной водой. А я люблю запивать водой все блюда…

* * *

И снова потянулись длинные дни заключения. Десять дней. Казалось бы, жили ребята как султаны — три-четыре раза в день открывалась дверь, в которую еле втискивался солдат, задевая косяк стволом американского автомата М-14. А следом за ним — два официанта в белоснежных куртках с подносами, на которых дымились блюда с едой. Делать самим ничего не позволяли — стоило указать на какой-нибудь непорядок в комнате — стол ли убрать, пыль ли вытереть — немедленно появлялся служащий и выполнял все необходимое. И это — после дикого, изнурительного напряжения последних дней.

Самым интересным оказалось время, когда водили на допросы — возникало хоть какое-то общение, можно было что-то рассказывать, задавать какие-то вопросы. А остальные часы — меряй шагами камеру, размышляй… Медленно, очень медленно тянулись эти дни. К исходу десятого дня ребят поставили в известность — их повезут в Анкару, столицу Турции. Но куда именно, зачем — неизвестно. Вечером им надели на лица маски — на этот раз специальные, с резинками, охватывающими затылок, приковали друг к другу наручниками…

Олег:

— Нет, правда, народ турки неплохой, но порядки у них… Вот, помню, был у них на этой базе один начальник — маленький, лысенький, шумный невероятно. Очень он напоминал мне комиссара Жюва. Бывало, забежит в камеру, начинает кричать: «Ты — русский шпион, я тебя сразу раскусил! На тебе кеды „Адидас“ (действительно, были на мне „адидасовские“ кроссовки московского производства). Значит, ты — советский шпион. Я умный, я все понимаю, меня не проведешь!» Вот такой у них был в Самсуне генерал. Ну, может, и не генерал, но самый главный чин из всех, кого мы там видели.

Или вбегает в камеру, требует: «Стенд-ап!» — стоя, значит, мы должны его приветствовать. Я по-английски — ни слова. Сижу. А он вертится вокруг, кричит. Ну, правда, потом перестал. Зато новый способ придумал сломить наш дух: «Мы, говорит, все равно вам не верим. Не могли вы в ту ночь приплыть к нашему берегу на лодке — был сильный шторм, даже рыбаки все остались на берегу, никто в море не вышел. Кого вы хотите обмануть?» За ним и другие стали выражать сомнение.

Пригласили какого-то морского офицера. Тот говорит: «Я — моряк, плаваю много лет, но с таким компасом, как ваш, я бы море не смог пересечь». А нам-то и ответить ему нечего: мы же добрались, и именно с этим компасом. Хоть компас, и правда, примитивный, но направление-то он показывает. А нам в этом месте можно было хоть и на все тридцать градусов ошибиться — все равно мимо Турции мы бы не промахнулись.

— Что ж, — говорю, — сажайте меня обратно в эту лодку, поплыву дальше через Средиземное море.

— Ладно, — смеется он, — я с тобой, поплывем вместе, научишь и меня.

А тот, маленький, снова встревает: