Мистерии доктора Гора и другое…

Кадры фотоплёнки, где был запечатлён странный человек, оставивший автору не менее странную рукопись, оказываются пустыми, будто человек этот существовал в ином измерении, нежели его рукопись (рассказ «Гонконг»), Старинный брегет, купленный героем в антикварной лавке, показывает каждый день одно и то же число (рассказ «Брегет»), Как и в знаменитом фильме «День сурка», герой начинает понимать, что переживает один и тот же день снова и снова, только вот события претерпевают непонятный герою угрожающий дрейф, будто ОТТУДА ему посылается предупреждение. Предупреждение услышано не было. Герой погибает.

Неудачник Сонин, герой рассказа «Переход», в снах своих превращается в блистательного Санина, а его жена Лора — в Лару. Однажды Сонин не просыпается, а Санин и Лара продолжают жить в параллельном мире. Эту дуальность «Снов Однопозова» тоже можно трактовать, как «мы» и «они», но теперь это категория уже философская. Дуальность — это снова необязательность развития человеческой судьбы по единому сценарию.

И вот в рассказе «Подвал» Александр Половец так и представляет своего героя Четыркина, появление которого на свет «совершенно не было обязательным». Среда обитания Четыркина — подвал, где он тихо и незаметно и для себя, и для окружающих прожил свою жизнь с неприметной женой Катюшей, существование которой столь же необязательно, как и его собственное. Подвал, в котором никогда и ничего не меняется — ещё одна грань, которой представляется современная Россия.

Примечание

Приведенный выше текст — фрагмент рецензии на публикации, представленные в Альманахе Союза писателей Москвы (вып.29, 2004 г.), в котором впервые опубликованы главы из настоящего сборника.

Балкон

Из папки Однопозова тема первая, она же — вступление ко всем последующим

Однопозов обладал литературным даром — отрицать наличие которого не решались даже и редакторы, возвращавшие приносимые им рукописи.

Это были рассказы — не длинные, но плоды многих часов, проводимых Однопозовым со стареньким «макинтошем». Наверное, ему чаще хотелось завалиться на обитый потертым по краям, давно не модным и неопределенного цвета плюшем, диван, пристроиться на нем — с того конца, что ближе к лампе, протянуть руку, и, не глядя, взять с дощечки-столика, приделанного к стойке лампы, книгу — ту, что сверху, неважно какую: все они не были прочитаны и покоились здесь месяцами.

Книги были дарены приятелями, ими же написаны, отпечатаны, за счет авторов, чего сам Однопозов решительно не хотел делать, полагая подобное занятие унизительным и вообще неправильным.

Кто ему помешает? — его давно никто не навещает. Да и зачем бы? Телефон Однопозов почти всегда держал выключенным — разве что сам звонил куда-то… А так, можно было думать, что звонят, что это он сам не хочет принимать звонки. Издательства не проявляют интереса к публикации его книги, в которую вошло бы всё, что он счел бы правильным разместить под одним переплетом. И название уже было придумано сборнику — «Странные рассказы», назвал бы его Однопозов. Рассказы его, и правда, могли казаться странными — по сюжету и по манере.

Иные из них все же подверглись публикации — именно подверглись, говорил Однопозов, оказавшись за одним столиком с кем-то из знакомых в нижнем буфете клуба литераторов. Здесь брали, главным образом, холодную закуску под водку, но заказывали и горячее. Однопозов ходил именно сюда, хотя были еще в клубе два ресторана, лишенные, как он считал, должной ауры, потерявшие былую привлекательность для литературной и близкой ей публики, большей частью теперь небогатой. Здесь столовались пассажиры подкатывавших к ресторану с боковой улицы чистых, даже и в скверную погоду, авто.

Водители придерживали дверцу, пока пассажиры, не торопясь, сначала ногами ощупывали тротуар, потом и сами показывались и степенно шествовали небольшими группками — по два, по три человека — в направлении недавно установленных глухих дубовых дверей, взамен старых, изрядно обветшавших, ведущих в ресторан.

Рассказы же — почему «подверглись»? Да потому, знал Однопозов: то, что оставалось от начального текста, он стеснялся даже и сам прочесть. В них исчезала причина — зачем они были Однопозовым записаны. Получив авторский экземпляр, еще пахнувший типографией, — он заранее, еще не раскрыв журнал, почти знал, что останется от его текста, а что из текста вымарано задолго до набора.

Рассказы его, и правда, наверное, можно назвать странными, и было бы это справедливо: они совершенно не были похожи на те, чаще всего заполнявшие страницы журналов, как-то выживших в эти годы, за счет читательской традиции, но чаще — за счет помощи состоятельных благодетелей — спонсоров, выражаясь современно.

Герои его рассказов — неприметные и ничем не выдающиеся человеки, но именно с ними почему-то происходило нечто необычное, необъяснимое — что и описать-то непросто и не каждому по силам. А Однопозову — было по силам. Удивительные ситуации, в которых оказывались его герои, разрешались как-то сами собой и незаметно, хотя и не обязательно благополучно…