Мистерии Осириса: Древо жизни

Кхемену, «город Восьмерки» — восьми созидательных сил, был одновременно столицей провинции Зайца и городом бога Тота. Тот, мастер иероглифического письма — «Божественного слова», — давал посвященным возможность постичь знание. Проявляясь в виде серпика Луны — самого явственного символа смерти и воскресения, он олицетворял необходимость разрезающего действия, бесстрастно холодного и непреклонного. Клюв ибиса, птицы Тота, не искал: он находил.

Осуществление истинного управления страной было бы иллюзией без контроля над этой провинцией. Сегодня Сесострису предстояло действовать.

— Великий Царь, — нарушил размышления владыки Собек-Защитник, — позвольте мне вас сопровождать.

— Это не будет необходимо.

На реке не видно ни одного военного корабля. На пристани — ни одного солдата.

— Невероятно, — прошептал Сехотеп. — Что же, и правитель провинции Джехути оказал нам честь и умер?

Маневр по причаливанию флотилии прошел в полном спокойствии, казалось, что нет противостояния между прибывшими и властями порта Кхемену.

Внизу, возле трапа, царя ожидал худощавый мужчина с серьезным лицом.

Он развернул папирус, покрытый колонками иероглифов. На нем было множество раз повторенное одно-единственное, так редко встречающееся изображение: сидящий Осирис, в своей короне воскресения, держит скипетр Власти[36] и ключ Жизни[37]. На его троне изображен символ миллионов лет. Вокруг него — огненные круги, мешающие непосвященным приблизиться[38].

— Генерал Сепи... К счастью, ты вернулся из Азии живой и здоровый!

— Дело было не из легких, Великий Царь, но я воспользовался постоянными раздорами кланов и племен между собой.

— Мне было бы так жаль потерять тебя сразу же после твоего вхождения в Золотой Круг Абидоса!

Благодаря этому посвящению жизнь и смерть воспринимаются по-другому, и жизненные испытания встречаешь совершенно иначе.

На глазах у изумленных моряков царской флотилии фараон и его брат по духу расцеловались.

— Твои выводы, Сепи?

— Азия находится под контролем. Наши войска, расположенные в Сихеме, задушили у ханаан всякое желание восставать. С ними обращаются справедливо и дают им есть досыта. У некоторых, правда, сохранилась тоска по некоему странному человеку, Провозвестнику, но его исчезновение, кажется, повлекло за собой исчезновение и его верных последователей. Однако наивными нам быть не следует, поэтому не будем ослаблять охрану. Вся эта зона должна оставаться под нашим активным наблюдением. Особенно важно там поддерживать, или даже усилить, военное присутствие. Боюсь, что сопротивление может распространиться по городам и стать причиной отдельных точечных выступлений.

— Ты занимаешь правильную позицию, Сепи. А как дела в твоей провинции?

— Я вернулся только вчера. Как мне показалось, Джехути сильно изменился! Он весел, спокоен, наслаждается жизнью.

— Он отдал приказ меня атаковать?

— Не совсем так. Он рассказал мне, что приготовил вам сюрприз, и просил вас принять его — в одиночестве, без оружия и без солдат.

— Удалось ли тебе убедить его избежать кровавого столкновения?

— Я в этом не убежден, Великий Царь. С тех пор, как Джехути взял меня на службу, я не переставал пытаться мало-помалу доказывать ему всю абсурдность его позиции. Но тщеславием было бы считать, что мне это удалось.

— Кому подчиняются его воины?

— Ему, не мне.

— Хорошо, пойдем, посмотрим этот сюрприз.

Вдоль дороги, которая вела к дворцу Джехути, воины и юноши провинции образовали нечто вроде почетной живой ограды. У всех в руках были пальмовые листья.

Генерал Сепи, такой же удивленный, как и Сесострис, сопроводил владыку до зала аудиенций.

Три дочери Джехути в роскошных одеждах и искусном макияже обворожительно улыбнулись фараону и низко склонились перед ним.

В широком теплом плаще, доходившем ему до щиколоток, навстречу царю с трудом поднялся их отец.

— Пусть простит мне Великий Царь, я стал жертвой жестокого ревматизма, и мне постоянно холодно. Но у меня достанет здоровья, чтобы от имени моей провинции воздать почести царю Верхнего и Нижнего Египта.

Три паланкина с носильщиками были приготовлены для фараона, правителя провинции и генерала Сепи. Они быстро домчали их до великого храма Тота. Перед его фасадом возвышался колосс.

— Это — воплощение вашего Ка, Великий Царь, — объявил Джехути. — Вам принадлежит право сообщить ему божественный свет, который сделает его вечно живым.

Сепи передал Сесострису палочку, привезенную с Абидоса и освященную во время церемонии исполнения таинств Осириса. Царь поднял ее и направил сначала на глаза, потом на нос, уши и рот колосса. При каждом его жесте конец палочки испускал луч света. Камень завибрировал, и каждый почувствовал, что частица царского Ка отныне стала пребывать в городе Тота.