Понимание целостности мироздания приходит с отказом от чувственного, «гуманного» отношения к чему-либо. «Жэнь» — гуманность, справедливость, человеколюбие — является одной из наиболее важных категорий в конфуцианстве. Именно так должен относиться правитель к своим подданным, отец — к детям, муж — к жене и вообще любой вышестоящий к нижестоящему. Конфуцианцы считали, что такие отношения абсолютным образом воспроизводят древнюю коммуникацию в обществе, а следовательно, — идеальный космический порядок, противостоящий хаосу и смуте. Но даос утверждает абсолютное равнодушие природы, её безличностность. Всеобщность природы всегда оказывается равносильна её всеотсутствию, неналичию в какой-либо конкретной точке пространства. Небо и Земля пребывают в недеянии, и потому в них отсутствует всякое определение, всякое чувство по отношению к человеку.
Фраза (1–4) представляет собой прекрасный образец абсолютного параллелизма китайского текста, благодаря чему можно заметить, что Небо и Земля, соотносимые с мириадами вещей и существ, символизируют собой космический абсолют, а мудрец, который соотносится с людьми, — земную мистерию.
Строка (9) породила немало трактовок, например: «не сравним с тем, кто сберегает пустоту», «не сравним с тем, кто сохраняет срединный путь», «не сравним с тем, кто взирает на то, что внутри».
Возможно, речь идёт об одной из древнейших методик самосозерцания — «сохранение средины» или «сохранение пустотного», заключающейся в том, чтобы сосредоточить своё сознание на нескольких частях тела (низ живота и голова), затем вывести свой дух за пределы собственного тела, сохраняя при этом отчётливое сознание своего «я».
Ван Би (8–9):
Произносящий множество речей быстро истощится. Он не сравним со сберегающим Срединное.
Бошу (8–9):
Тот, кто много слушает, быстро истощится.
Это один из самых архаически-мистических параграфов трактата, наполненных ранней даосской символикой. «Долина» намекает на всераскинутость Дао, а также его «низинность», т. е. скрыто-тёмный характер. гДолинный дух» является отголоском древнейших космогонических представлений, родившихся ещё до появления теории Дао. Не случайно низинные места в Китае связывались с местом пребывания духов. Из древности же приходит и образ сокровенной самки, который неоднократно повторяется в «Дао дэ цзине» (§ 10, 61). Дао выступает как женское порождающее начало, некая потаённая неявленная самка, из лона которой выходят Небо, Земля и всё, что существует в пространстве между ними, т. е. «мириады созданий и вещей».
Череда рождений бесконечна, и самка кажется неисчерпаемой, однако ошибётся тот, кто по рождениям будет судить о порождающем начале как таковом. Оно потенциально недоступно человеческому сознанию, абсолютно трансцендентно и потому «лишь кажется присутствующим здесь».
Текст «Дао дэ цзина» многослоен и неоднороден по времени создания. Перед нами высказывание одной из самых ранних, ещё не оформившихся школ натурфилософов, от которой пошла нить к даосизму «Дао дэ цзина», хотя само Дао здесь не упоминается. Думается, что параграфы, где встречается «самка», можно отнести к исходному материалу «Дао дэ цзина».
Иероглиф «юй» может пониматься не только как «долина», но и как «вскармливание», «пестование», а следовательно, здесь речь идёт о «вскармливающем и бессмертном духе», что абсолютным образом отвечает ранним представлениям о Дао как о животворном духе. «Долина» также подразумевает и идеальное состояние сознания (§ 15, 28), повсеместно распростёртое, спокойное и ровное.
Примечательно, что в этом параграфе слово «Дао» не упомянуто ни разу, и вероятно, перед нами текст, взятый из очень древних шаманистских культов. По древнейшим китайским представлениям, долины были населены духами (а не одним духом). Однако позже иероглиф «шэнь» («дух») стал пониматься не столько как природное божество, но как высшая духовная субстанция человека, открывающаяся после долгой практики самовоспитания.
Небо и Земля порождаются Дао, которое стоит вне времени. Это и предопределяет их вечность, в то время как всё, что рождается само, обречено на быструю гибель. Человек, не следующий Дао, уподоблялся даосами «древу без корней», которому суждено быстро засохнуть лишь потому, что оно «самостоятельно», оторвано от своей основы.
Вторая часть параграфа может быть случайным привнесением, которое, однако, не выбивается из общего контекста трактата. Истинный мудрец не заботится о себе, но следует естественному ходу событий. Именно непротиворечивость его пути с путём вещей и обеспечивает ему долгую жизнь. Примечательно, что личные цели такого человека неотличимы от целей народа, и его эгоизм приобретает оттенок судьбоносного осуществления Дао. Мудрец должен вдумываться в своё мистическое предназначение в этом мире, только тогда он достигает своих целей, не вмешиваясь в жизнь людей. Именно «эгоистический» оттенок последней фразы породил версию, что автором ряда пассажей текста был Ян Чжу, проповедовавший индивидуализм и эгоизм как выражение исключительно личностного следования Дао.