Для даоса «Великое» — это то, что способно «возвратиться вспятьто есть вновь вернуться к состоянию Прежденебесного Хаоса. Человек отнюдь не центральная фигура мироздания, а один из четырёх великих, иерархически восходящий к Дао через некое «следование» или уподобление. Лишь Дао свободно от этого следования, так как оно самодостаточно и замыкается на самом себе, воплощая изначальную естественность и обеспечивая её для других вещей. Некоторые переводчики так трактовали последнюю фразу (21): «Дао следует естественности». Но это явный нонсенс, ибо из этого следует, что естественность стоит над Дао и представляет собой высшую сущность.
Во фрагменте (18–21) иероглиф «фа» переведён как «следоватьхотя это ни в коей мере не отражает глубинного смысла взаимоследования в теории лаоистов. Термин «фа» может быть переведён как «закон», «модель», «метод», «стандарт» и выражает прежде всего соответствие какому-нибудь канону. Понятие «фа» нередко применялось для описания социального порядка как «закон», «предписание», в том числе и «уголовное законодательство», но «Дао дэ цзин», выражая параллелизм социального и природного, делает «закон» (а в данном случае — «взаимоследование») понятием надсоциальным и космическим, превращая его в «естественный закон». Именно так осознавали понятие «закона» или «следования канону» не только лаоисты, но и последователи течения Хуан-Лао [58, 48–49, 62]. Поэтому более точным термином может являться «брать себе за образец»: «Человек берёт себе за образец Землю… Дао берёт себе за образец естественность». Правда, последняя фраза может смутить строгого критика: если Дао берёт себе что-то за образец (в данном случае — естественность, естественный закон), значит, есть нечто стоящееад Дао? На самом деле скрытый смысл фразы таков: «Дао следует естественному закону, который заключён в нём самом», или просто: «Дао берёт за образец само-естественность».
Ван Би понимал этот параграф уже не в лаоистской традиции, обрисовывающей место истинного человека во Вселенной, но как текст, определяющий роль правителя, который является «хозяином человека». Именно он в списке Ван Би занимает во фразе (18) место «человека», именно он соотносится с Дао и получает от него Благость.
В современном понимании «цю» во фразе (16) означает «государство», «страна», в крайнем случае — «мир». Однако по смыслу ясно, что речь идёт именно о пространстве, не ограниченном никакими рамками, абсолютно бесконечном и вмещающем в себя даже «то Дао, у которого есть имя» (Ван Би), в отличие от безымянного Дао, о котором невозможно даже говорить. BapnaHf из Маваньдуя использует также термин «го», означающий именно «государство». Это прекрасная иллюстрация того, что древние китайцы осознавали своё государство именно как бесконечное пространство, на которое распространяется Благость.
Бошу (4):
фраза отсутствует.
Бошу (6):
Назову его ещё и «Великим».
Ван Би (15):
правитель также велик.
Бошу (14):
В государстве (го) существуют эти четыре великих.
В этом отрывке хорошо видно, сколь близки в сознании даосского последователя образы мудреца и правителя Поднебесной. Немудрый просто не может считаться правителем, даже если он занимает самый высокий пост. Если властитель государства является действительно совершенномудрым человеком, то его не могут испортить никакие богатства и роскошь, ибо мудрец, пребывая в мирской жизни, всегда отстранён от неё и может сохранять чистоту сознания. Риторический вопрос данного параграфа, который, по сути дела, сводится к сочетанию в мудреце универсального и уникального или общественного и личностно-эгоистического, не требует обязательного ответа. Казалось бы, правитель должен думать лишь об интересах Поднебесной и о её благе, забывая о себе. Но это, следуя даосской традиции, возможно лишь тогда, когда желания правителя вступают в противоречие с путём Поднебесной, а личные интересы не совпадают с интересами народа. В этом случае правитель не может считаться мудрецом и должен отказаться от трона.
У истинного мудреца-правителя личностно-эгоистическое совпадает с общественным и мирообъемлющим, ибо душа мудреца — это душа народа.