Мистерия (СИ)

— Дурацкая все-таки у меня история. Чего взялся ворошить? Мало в ней хорошего, и потому я не буду утомлять вас подробностями своего взросления, скажу лишь то, что много лет подряд меня — не только юнца, но уже и взрослого — продолжало разрывать на части. Кто я? Почему часть меня желает крушить, ломать, хохотать над обломками и разрушенными судьбами, а вторая желает быть спокойной, нормальной, человечной. Другие люди начинали свой день с будильника, кофе, улыбки, хороших мыслей, а я с того, какая из моих частей победит сегодня? Остальные смотрели на тот мир, что находился снаружи, а я продолжал разглядывать себя изнутри. Все жили, к чему-то стремились, влюблялись, ссорились, искали хорошую работу, а я только и делал, что страдал то от неуемной жажды убийства, то от бесконечных поисков метода, как ее унять. Я был бледным, сложным в общении и сильно — это я теперь понимаю — походил на психа. Едва ли задерживался на какой-либо работе дольше месяца, не мог нормально общаться, моментально вспыхивал из-за неосторожно брошенного слова, а потом ночами не мог сомкнуть глаз — жаждал крови своего обидчика. Иногда я давал этой жажде волю — бил, но не убивал. Измывался, но никогда до смерти. Не хотел снова видеть ее — черную тень, которая обязательно придет после. И потому в какой-то момент ушел работать на кладбище — рыть могилы. Дед-смотритель там был старый и почти все время молчал, а покойники меня не донимали. То были, наверное, самые спокойные месяцы моей бродячей жизни.

Рассказчик помолчал. Задумался, покрутил в руках пустой стакан, нагнулся и отставил его на пол. Сложил руки на поясе, посмотрел на невысокий заборчик в конце сада, который с уходящими лучами вечернего солнца из коричневого превращался в синий.

— Вы просто хотели знать, какой я. И откуда у меня взялись крылья. А я и сам не знал о них, пока однажды ко мне в гости не пожаловал мой отец.

— Отец? Тот самый, живущий через дорогу от твоей матери мужик? — оживился Стив.

— Нет. То есть да — мой отец, но совсем не тот, живущий через дорогу от моей матери мужик. Мой отец явился в другой оболочке — занял ближайшее ко мне найденное тело — тело кладбищенского смотрителя. И жаль, что так. Потому что ни в чем не повинный старик после этого визита через сутки умер от инфаркта. А я даже не сразу понял, что случилось… Спал в тот вечер в стоящей у забора крохотной будке с единственным окном на рощу, мерз от холода, изредка просыпался, выходил на улицу и подкидывал сучьев в костерок, который развел у стены — отапливался, как мог. А потом пришел он — Генри. Странный, нервный, улыбающийся так, что меня начало морозить еще сильнее, и с черными, каких у него отродясь не было, глазами. И поведал мне мою же собственную историю, ублюдок…

— Генри?

— Генри не ублюдок. Это я про настоящего отца своего — демона. Его заливистые трели я помню, как сейчас. «Сынок, как я рад тебя видеть! Ты вырос, возмужал и развился. Давай, пойдем со мной, я тебя всему научу. Жажды больше не будет, будет власть, ты, наконец, поймешь, для чего рожден…» и все в таком духе.

— Это он о чем?

Регносцирос хрипло рассмеялся.

— Он попытался обратить меня в собственную веру, сделать полноценным демоном. Сначала тщательно и детально рассказал мне, кто я такой и почему меня постоянно мучает жажда разрушений, затем долго и смачно объяснял, как несказанно мне повезло родиться в физическом мире, ибо для того, чтобы рушить чужие жизни и заключать сделки, мне не нужно искать — а это, мол, задача сложная — человеческое тело, ведь у меня есть свое. И под конец объяснил, что мне пора начинать.

— Начинать что?

— Работать. Как и другие демоны. Ведь я же вижу человеческие эмоции и желания? Таким образом, я мог бы легко находить слабые места и предлагать сделки, а вниз, в свою очередь, поставлять души. Ведь я наверху, среди людей, прямо в кормушке — никаких тебе энергетических затрат на то, чтобы сюда добираться и здесь оставаться, ни на то, чтобы держать в целостности физическую оболочку, а качества демона развились в полном объеме. В общем, идеальный сын, готовый конвейер пищи вниз — только руку протяни.

— А ты?

— Я?.. Я тогда, помнится, даже заинтересовался. Надо же — я не урод и не псих, я чего-то стою. Он, в общем, складно говорил, хорошо. А после проводил меня вниз — показал, как все выглядит их глазами, и то была главная и единственная совершенная им ошибка.

— Почему? — терзаемый любопытством Канн даже свесился на стуле набок. — Что ты увидел там внизу?

— Не только увидел, — ухмыльнулся его сосед, — но и попробовал на вкус то, чем они питаются. Разлагающейся, гниющей от пороков человеческой душой.

— Е@ать-колотить! — тут же скривился Эльконто. — Вот хоть ты как, а вкусно не слушается!

На лице Лагерфельда нарисовалась смешанная с отвращением усмешка.

— И? Тебе понравилось?