Мистерия в парижском омнибусе

О! Не пытайтесь отделаться вежливым поражением. Вы очень компетентны для того, чтобы разрешить наш спор, и абсолютно необходимо, чтобы вы нам высказали ваше мнение.

—

Я очень горд узнав, что вы и мадемуазель были так любезны и вспомнили обо мне.

—

Я вас прошу полагать, дорогой месье Амьен, что с нами это будет случаться часто. Вы не из тех, о ком забывают, и особенно теми, кто знает вас так, как знаем мы, а вас мы узнали ещё до очной встречи по вашим произведениям, которые стоят того, чтобы на них посмотреть и приобрести. Ваше имя у всех на устах, да и не сходит со страниц всех парижских и не только газет. Везде только и говорят о картине, которую вы собираетесь показать в этом году, это будет большой успех Салона, как мне сказали, и я этому верю. Итак, — именно эта картина была точкой отсчёта нашего разногласия с дочерью …

—

Но, — робко возразил художник, — я сожалею, что вы мне до сих пор не оказали чести прийти ко мне и посмотреть на нее… вы могли бы судить непосредственно …

—

Мне известно, о чем она… речь идёт о классическом искусстве… молодая пастушка из римской провинции, сидящая у подножия могилы… Метеллы… нет, Цецилии… нет, не могилы даже, а гробницы… но, между нами, вы могли бы выбрать более весёлую тему, потому что могилы, видите ли, на мой взгляд, хороши для больших любителей живописи, но мне бы лично не очень бы хотелось видеть это в моей гостиной или кабинете… могилу… и возможно, это может повредить продаже вашего будущего шедевра…

—

О! Это было так давно… те самые времена, когда Цецилия Метелла умерла! — серьёзно сказал Амьен, которому на самом деле страшно хотелось рассмеяться прямо в лицо месье Дюбуа.

—

Это, конечно, некоторое оправдание для вас, но не об этом идёт речь. Я утверждал только что Авроре, что вы, как и другие художники, ошибались, упорствуя в том, что воспроизводите на ваших полотнах итальянцев и итальянок. И я утверждаю, что для женских моделей именно наши француженки вам предоставили бы чудесные типы девушек и женщин, и вы смогли представить на наш суд совершенные шедевры.

—

Вы совершенно правы, месье, и мне не пришлось бы далеко ходить, чтобы найти такую модель, — с неким вызовом сказал Амьен, смотря на мадемуазель Дюбуа.

—

Вот видишь! О чем я тебе и говорил? — воскликнул месье Дюбуа. — Месье Амьен и сам считает, что ты можешь быть великолепной моделью.

—

Я плохо себя представляю в качестве пастушки из римской провинции, — засмеялась мадемуазель Аврора.

—

Вы были бы прекрасны в любом костюме, мадемуазель, — тепло возразил Амьен.

—

Ещё нужно, чтобы я смогла представлять персонаж, который вы выбрали. Ведь итальянки не блондинки, коей я имею несчастье быть. Солнце ни не позолотило мою кожу, ни окрасило в тёмный цвет мои волосы, и черты моего лица абсолютно не характерные для уроженок Апеннин, и я испытываю нехватку характера, свойственного итальянкам.

—

Ба! — сказал месье Дюбуа, перебивая дочь и Амьена, у которого был готов слететь с губ ещё один комплимент, — это очень хорошо, что ты так считаешь, и я знаю многих людей, которые согласятся со мной.

—

Я вас прошу причислить и меня к когорте этих людей, — добавил художник, очарованный тем, что получил возможность воспользоваться случаем, чтобы подтвердить своё восхищение красотой мадемуазель Авроры.

—

Впрочем, — продолжил её отец, — я признаю, что не могу не восхититься этими головами, за которыми художники отправляются так далеко. Они красивы, клянусь, эти ваши жительницы Рима, со своей лимонного цвета кожей и запавшими глазами! И какие наряды! Лоскуты ткани, которые кухарка не осмелилась бы накинуть на себя даже в последние дни карнавала, на Марди Гра. Следовало бы запретить появляться в этих нелепых нарядах на людях.

—

Вы чересчур строги в отношении этих бедных девушек, — прошептал Амьен. — Мы должны делать своё дело и, чтобы позировать, им не нужно одеваться, как парижским модницам на гравюрах.

—

Хорошо! Я понимаю это. Нужен местный колорит. Я знаю, что это такое, хотя я всего лишь буржуа. Но если бы я был художником, я брался бы за дело иначе. У меня был бы специальный гардероб для сеансов, и когда я нуждался бы в какой-то Форнарине, я выбрал бы француженку, и мне потребовалось бы только замаскировать её под римлянку.

—

Но, мой отец, это было бы не совсем то же самое, — сказала мадемуазель Дюбуа. — Тип лица сильно отличается!

—

Оставь меня в покое с этим твоим типом. Красота есть красота, черт возьми!

Амьен опустил голову и ничего не сказал. Он соблюдал осторожность, беседуя с человеком, который произносил такие чудовищные пошлые нелепости, и начинал спрашивать себя, способен ли он вынести в будущем такого тестя, начисто лишённого художественного вкуса.

Но Аврора догадалась, о чем он думал, и одарила Поля таким взглядом, который заставил его забыть в одно мгновенье о мрачных мыслях в отношении месье Дюбуа. Он говорил о стольком, этот взгляд… он был нежен, он умолял, просил прощения за недостаток вкуса у её отца, который не походил на свою дочь.

—