Мистерия в парижском омнибусе

Чего вы опасаетесь? Вариант, который я вам предложил, не оставляет места для любой двусмысленности. Вы меня вознаградите только после того, как сами обогатитесь.

Между нами нет никаких возможных недоразумений… и также никаких затруднений. У нас есть общие интересы, и мы их урегулируем очень легко, когда наша цель будет достигнута… и этот счастливый момент не замедлит наступить, я в это верю. В течение двух дней вы получите доказательство, что наследница по завещанию месье Франсуа Буае больше не живёт вместе с нами в этом мире, и когда вы об этом официально заявите, то не пройдёт и месяца, как вы вступите во владение вашей долей наследства.

Эта приятная перспектива, обрисованная столь кстати, убедила месье Дюбуа. Он сел на стул перед своим бюро, открыл один ящик, достал лист бумаги, отмеченный гербом государственного казначейства, и оформил своим красивым почерком обязательство, составленное в терминах, указанных месье Бланшелен, который его внимательно прочитал и спрятал в своём портфеле с очевидным удовлетворением.

—

Теперь, месье, — сказал этот продавец наследства, — у меня есть эта бумага, равносильная полумиллиону франков в вашем кармане, и кроме того прибавляющая сто тысяч франков к моему скромному состоянию. Мне остаётся только попрощаться с вами, и просить вас напоследок дать распоряжение, чтобы ваши слуги всегда меня провожали к вам, когда я им представлюсь. Я надеюсь, что смогу вам вручить свидетельство о смерти послезавтра утром до полудня. И тогда настанет ваша очередь сделать все остальное, чтобы мы оба были довольны нашим сотрудничеством.

—

Очень хорошо. Я буду вас ожидать, — тихо произнёс месье Дюбуа.

Он провел негоцианта из своего кабинета в коридор, который вышел вслед за ним, не произнеся больше ни слова, и задумчиво возвратился к своему бюро, когда лёгкий шум заставил Дюбуа поднять голову.

Его дочь Аврора приоткрыла только что дверь, которая сообщалась с салоном, и стояла на пороге кабинета.

—

Можно войти? — спросила она улыбаясь.

—

Да, я один, — ответил месье Дюбуа.

—

Но только на протяжении последних десяти секунд. Я уже думала, что этот господин никогда не уйдёт.

—

Значит ты знала, что у меня посетитель?

—

Я шла к вам, и когда уже собиралась войти, услышала два голоса в вашем кабинете… и тогда решила подождать, когда вы останетесь

одни.

—

Я надеюсь, по крайней мере, что ты не слушала наш разговор у двери?

—

Нет, конечно, но у меня острый слух, а вы говорили громко очень.

—

И ты поняла, о чем мы беседовали?

—

Не совсем. Но я уловила на лету одно имя.

—

Какое имя?

—

Имя месье Поля Амьена, и была очень удивлена. Так что вам этот господин говорил о нем?

—

Ты очень любопытна!

—

Но нет… не чересчур. Я уверена, что это не секрет.

—

Ты ошибаешься. Я беседовал о делах коммерческих, которые тебя не касаются.

—

Значит у тебя коммерция с месье Амьеном?

—

Аврора, ты меня докучаешь своими расспросами. Скажи мне, что тебе было нужно, и оставь меня.

—

Я хотела у вас спросить… заточение, которое вы мне навязали уже на протяжении четырёх дней… оно скоро закончится?

—

Как! Какое заточение! Я что, повесил амбарный замок на твои двери? Разве ты не свободна в своих действиях также, как и раньше?

—

Мой Бог! Да, я знаю, что не нахожусь под арестом, как младший лейтенант в армии, нарушивший дисциплинарный устав. Я могу беспрепятственно перемещаться из конца в конец квартиры… ничто мне не мешает встать у окна и смотреть, как прохожие ходят по на улице Ферм-де-Матюрин… которая на самом деле практически безлюдна. И если этого увлекательного спектакля не достаточно, чтобы развлечь меня, мне остаётся только выйти из дома с моей гувернанткой мисс Бетси, которая может меня лишь отвести погулять на Елисейские поля и полакомиться пирожными в английской кондитерской на улице Риволи.

—

Так что тебе ещё нужно? — произнёс месье Дюбуа, пожимая плечами. — Или ты думаешь, что я собираюсь устраивать званые вечера или водить тебя в театр в то время, как мы в глубоком трауре… и совсем, если так можно выразиться, свежем трауре? Мой брат умер только что, если ты это помнишь.

—

Он умер в двухстах льё отсюда, и я его никогда не видела. Вы же не будете от меня требовать, чтобы я страдала по этому поводу… и вы будете правы, так как мне было бы невозможно симулировать чувство, которого я не испытываю.

—

Я понимаю это, и сам не считаю себя обязанным оплакивать этого несчастного Франсуа, который не подавал никаких признаков своей жизни уже долгие годы и приложил максимум старания и сил, чтобы лишить меня наследства, но… существуют социальные приличия, которых никто не в силах избежать. Если бы я их не принимал в расчёт, любой светский человек бросил бы камень в наш огород, иначе говоря, злословию бы не было конца.

—

О! Я не требую от вас отправляться со мной на светские вечеринки. Я даже придерживалась все эти дни соответствующих правил хорошего тона. Вы видите, что я одета в чёрное с головы до пят…. Как вы того и хотели, к вашему удовольствию. Но я полагаю, что правила хорошего тона в этой ситуации не запрещают навестить наших друзей.

—