Мистерия в парижском омнибусе

Я вам клянусь, мадемуазель, что у меня нет притязаний на то, что мои произведения переживут меня… и не более, чем Пия думает о том, что её черты войдут в историю. Бедная девушка работает, чтобы ей было на что жить… как и я, в конце концов, так как я продаю мои картины для этого же. Но я страстно люблю моё искусство, и если вы согласились бы послужить для меня моделью, я уверен, что сделал бы прекрасный портрет. Вдохновение нас частенько обходит стороной… нас, художников, которые вынуждены жить своим талантом. Для того, чтобы заработать больше денег, мы выбираем темы, которые больше всего в данный момент нравятся публике, покупающей наши холсты. Итальянские сцены выгодно продаются, поэтому я написал девушку, пасущую коз в римской кампании, хотя с таким же успехом мог бы нарисовать Трансеверинку, вставшую на колени перед мадонной. Хотя… если бы я мог писать картины, о которых мечтаю, то когда меня посетит вдохновение, я писал бы картины только для себя, а не клиентов.

—

И для меня также, я надеюсь, — добавила, улыбаясь мадемуазель Аврора, которую это заявление, замаскированное под жизненное кредо, полностью успокоило. — Но я вас предупреждаю, что если бы я решилась позировать для вас, я вам не оставила бы мой портрет.

—

Я был бы рад отдать его вам, — громко сказал Амьен, — но не мог бы вам поклясться, что не сохранил бы его копию.

—

А я бы не противилась этому. Весь вопрос состоит в том, чтобы знать, буду ли я позировать. Мой отец утверждает, что вы нанесёте себе большой ущерб, бросив работу над почти законченной картиной.

—

Но я могу и заканчивать эту работу и делать в то же самое время ваш портрет, — возразил Амьен, который прекрасно видел, куда метила мадемуазель Дюбуа.

—

Иными словами, вы разделили бы ваше время и вашу мастерскую между мной и мадемуазель Пией. У вас будет два холста и два мольберта. Пастушка стояла бы в одном углу, и я в другом, и у каждой из нас была бы своя очередь позировать вам. Я очень обязана вам, месье… вашей доброй воле… но вы мне позволите не принимать участие в такой гениальной комбинации.

Аврора сказала это столь сухим тоном, что багрянец залил лицо художника.

—

Я вам не предлагаю ничего подобного, мадемуазель, — ответил он холодно. — Я прекрасно понимаю, что вы не можете позировать здесь, так как я вынужден встречать в своей мастерской людей, которых вам не было бы приятно встретить, но если месье ваш отец мне разрешил бы работать у него …

—

Несомненно… я буду этому рад! — воскликнул месье Дюбуа, — с большим удовольствием.

—

Вы не думаете, мой отец, — прервала его мадемуазель Аврора, — что свет в вашем доме отвратительный и не годится для работы настоящему художнику. Впрочем, если бы я решила заказать мой портрет, я хотела бы, чтобы работа над ним началась с завтрашнего дня, и месье Амьен забывает, что завтра он обещал этой бедной во всех смыслах девушке отвести её на кладбище, где похоронили её сестрицу. Это обещание свято, и боже упаси, чтобы я помешала его исполнить.

Это было уже чересчур, и Амьен, оскорблённый, ответил ей той же монетой.

—

У меня должно просто отсутствовать сердце, чтобы проявлять невнимательность в этом деле, — сказал он, смотря прямо в лицо мадемуазель Дюбуа. — Но оно у меня есть, и я всегда буду на стороне слабых.

—

Это очень щедро с вашей стороны, — саркастически произнесла высокомерная Аврора. — Но иногда великодушие стоит достаточно дорого.

—

Я не считаюсь с расходами, — резко ответил художник.

—

Аврора, ты зашла чересчур далеко, — воскликнул месье Дюбуа. — Месье Амьен свободен располагать своим временем, как он ему заблагорассудится и, чтобы вас примирить, я предлагаю, чтобы …

Эта попытка примирения была прервана громким стуком в дверь. Верро, с тех пор как началась эта битва слов, довольствовался тем, что оценивал про себя выпады сторон, не вмешиваясь. В сущности, он был на стороне мадемуазель Дюбуа, на которую он посматривал в качестве знатока и которую находил великолепной в её образе разгневанной львицы.

Верро даже предполагал чуть позже прочитать мораль Амьену, который, по его мнению ошибался, отказываясь от столь красивой персоны и такого зажиточного буржуа ради красивых глаз маленькой натурщицы.

Но он с жадностью воспользовался случаем пресечь в корне этот спор, поспешив открыть входную дверь, не дожидаясь даже разрешения своего друга.

За этой самой дверью стоял идеально выбритый господин, одетый во все чёрное и с белым галстуком.

Верро, голова которого была забита воспоминаниями о преступлении в омнибусе, принял посетителя за комиссара полиции, и, приветствуя его поклоном до земли, начал речь, в которой сразу затронул вопрос судебного следствия.

—

Прошу прощения, месье, — прервал его вновь прибывший господин, — я приехал из провинции, чтобы увидеть месье Дюбуа. Мне сказали у него дома, что он в гостях у Поля Амьена, художника, на пляс Пигаль, и я позволил себе…

—

Я здесь, — закричал месье Дюбуа, устремляясь к двери.

—

Месье, — продолжил посетитель, — я имею честь приветствовать вас. Я — мэтр Дрюжон, нотариус, и я прибыл из Амели-ле-Бэн, чтобы вам принести …

—