Мистерия в парижском омнибусе

О! Не сердитесь. Это — комплимент. Вы слишком комильфо, чтобы быть художником. Вы мне на самом деле кажетесь советником в кассационном суде какой-нибудь провинциальной столицы. Как зовут эту вашу итальянку?

—

Пия Романо.

—

Ах…ба… вот это новость так новость!

—

Человек, который держит этот дом, мне сказал, что она жила на последнем этаже, и я …

—

Он не шутил. Это здесь. Что вы от неё хотите, от Пии Романо?

—

Я должен с ней поговорить о деле, которое персонально касается именно её.

—

Этой фразой, я надеюсь, вы хотите донести до моего мозга мысль, что нуждаетесь во мне и моих услугах по поиску упомянутой вами персоны. Я понимаю это, но, к сожалению, ничем вам помочь не могу. Малышка вышла.

—

Тогда я зайду сюда ещё раз попозже.

—

Подождите! Подождите же! — внезапно воскликнул Верро, рассматривая посетителя. — У меня есть неясное подозрение, что я вас уже видел где-то.

—

Это вполне возможно, месье, так как мне тоже кажется, что я вас уже встречал… только я не припоминаю, при каких обстоятельствах.

—

Сейчас… сейчас… Конечно! Ведь это вы приходили на пляс Пигаль… в мастерскую… и искали папашу Дюбуа.

—

Действительно, месье, и я теперь вспоминаю… тогда, там… вы тоже

открыли мне дверь.

—

Это точно, вы верно подметили… я ненавижу портье, но мне приходится их подменять время от времени. Так что, входите, месье.

—

Простите, но …

—

Мадемуазель Пия вышла, но она должна вернуться, и тем временем вы сможете побеседовать с двумя самыми близкими из её друзей. Эй! Амьен! — закричал Верро.

Амьен был рядом, как и все в этой мансарде, так что заслышав этот диалог он бесшумно приблизился к двери.

Как только он показался, посетитель снял свою шляпу и принял другое выражение лица. Очевидно, он находил, что у Амьена не было ничего общего с его плохо одетым и мало воспитанным товарищем, который представился ему первым, и что он вполне мог объясниться с ним.

—

Месье, — вежливо сказал он, — у меня уже была честь вас видеть, и я очень счастлив встретить вас здесь, так как я пришел сюда прямо от вас, от дверей вашего ателье.

—

Если я не ошибаюсь, месье, вы — нотариус месье Дюбуа, — спросил его Амьен, который вполне ясно вспоминал первый визит этого персонажа.

—

Его нотариус… нет… вы не совсем правы… не его… я был нотариусом его брата, месье Франсуа Буае, умершего совсем недавно в Амели-ле-Бэн.

—

Да…! Ладно, это, наверное, почти одно и тоже. Извините меня, мэтр, юриспруденция-это не моя стезя. Месье Дюбуа мне говорил о потере, которая его постигла только что… какое-то огромное наследство… но я его больше не видел с того самого дня, когда вы приходили в мою мастерскую, и …

—

И вы спрашиваете себя, какой мотив заставил меня пожелать вновь увидеть вас. Так вот, речь идёт …

—

Нет, нет, не здесь, — воскликнул Верро, увлекая посетителя в комнату. — Я вас встретил на лестничной площадке только потому, что не знал, с кем имел дело… а в первый раз я вас принял за комиссара полиции, но так как вы — нотариус, это кардинально меняет дело.

Должностное лицо вошло в комнатку, не заставляя себя упрашивать. Присутствие Амьена его успокоило.

—

Месье, сказал он, — меня зовут мэтр Дрюжон, и вы знаете, без сомнения, что я приехал в Париж, чтобы ознакомить месье Дюбуа с завещанием его брата, но вам наверное неизвестно… я предполагаю, что это завещание лишило его наследства.

—

Действительно, мне это неизвестно, — прошептал Амьен, чрезвычайно удивлённый таким началом.

—

Месье Франсуа Буае

оставил все своё состояние двум своим дочерям, которые у него появились на свет во время его пребывания в Италии и которые, не будучи признаны

им никогда до времени составления завещания, носят имя их матери и зовутся Бьянкой и Пией Романо.

—

Что! — воскликнул Амьен, — Пия-дочь этого месье Буае!? Племянница месье Дюбуа!?

—

По закону, нет, — ответил мэтр Дрюжон. — Её отец не признал Пию Романо своей дочерью при жизни. Если бы он это сделал, то не смог бы оставить ей и её сестре все своё состояние, так как французский закон, как бы это не было парадоксально, запрещает завещать собственному ребёнку то, что он позволяет завещать в пользу обыкновенного иностранца.

—

Лучше уж получить наследство, чем папашу-буржуа, — произнёс поучительно Верро, — особенно, если наследство крупное.

—

Более пятисот тысяч франков.

—

Вот это да… Полмиллиона, которые с неба падают в фартук Пии!.. Ах!.. Она богачка! Богаче всех нас, вместе взятых! И этот маленький бекасик упорхнул на прогулку в фиакре прямо перед тем, как ей в гнёздышко принесли такой куш. Представляю, какое у нее будет лицо, когда она вернётся назад! Так что, Поль, в моей голове появилась неприятная для тебя мысль, что ты никогда не закончишь свою картину. На этот раз она точно больше не захочет тебе позировать …

И для того, чтобы выразить свою радость по поводу этой новости, Верро исполнил в середине комнаты несколько па, которые, по его мнению, должны были изображать пляску радости итальянских горцев из Абруццо, к большому изумлению мэтра Дрюжона, который принял его за сумасшедшего, которого неожиданно настиг приступ безумия.

—