Мистериум

И Диону было больно и стыдно видеть жалостливые и сочувственные взгляды Аэлиты, даже больнее чем ненавидящие взгляды отца и братьев и всего зала.

– Хотел убить собственного отца, – отчётливо отчеканил Аламэдас. – И кто? Собственный сын! И, между прочим, не в первый раз. Почему ты не похож на остальных своих братьев отребье ты эдакое?

– Я не похож?! – взвился Дион. – Я-то на них как раз и похожу, багря их всех побери!

– Заткнись щенок! – заревел на весь зал король. – Я терпел твои жалкие выходки и вот чем ты отплатил своему отцу?

Дион вспомнил эти якобы прощения в виде биения плетью, связывания рук и ног под палящим солнцем, пчёл-мясоедов, муравьёв-мозгоедов…

– Хотел убить отца! – тем временем продолжал разглагольствовать Аламэдас. – Причём и корону испортил…

Дион вскинул голову. Волосы колыхались ярко-красным пятном.

– Вы этого заслужили! – выпалил он.

Отец резко встал со своего места. Медленно подошёл к младшему сыну, совсем вплотную, от чего тот внутренне съёжился. Что-что, а все четыре брата не только ненавидели отца, но и боялись его.

– Значит, заслужил, – прошипел бог кошмаров, в самое ухо принцу. – А заслужил ли я такого никчёмного, трусливого, поганого сынка как ты?

Дион до боли прикусил губу, дабы не ляпнуть что-то, не то.

– Ты ничтожество Дион. – заключил Аламэдас. – Всегда им был и всегда останешься. Мне стыдно за такого поганого ублюдка как ты, – он развернулся спиной к младшему сыну, подошёл и уселся на трон. – Дамион, Дисон, заберите это ничтожество в ущелье тайных кошмаров. Я изгоняю его на вечное умирание.

– Нет! – послышался испуганный лепет Аэлиты.

– Дамион! – угрожающе посмотрел на старшего сына Аламэдас.

Тот взглядом велел прислуге унести жену. Дион принял изгнания с достойной сдержанностью. Он не промолвил ни слова отрицания. Нет. Он не собирается ещё больше унижаться перед отцом.

Внезапно всё исчезло. Он был только что в тронном зале и вдруг опять оказался в черноте ущелья тайных кошмаров. Он слышал чей-то голос, до боли знакомый голос. Дион направился в сторону голоса и по мере приближения, голос преобразовывался в слова, а слова в тихое мелодичное пение. Он очутился в ночи. В ночи было озеро, состоящее из мириад звёзд. На камне, у берега, спиной к нему, сидела молодая женщина в белом простом платье, расчёсывала золотые длинные волосы и пела, печальным тоскливым голосом, пробирающим до самых костей, и заставляющий бесчувственное сердце принца багрейшего мучительно сжиматься.

– Боль – это то, что создаём мы сами.                                           Боль – это то, что растёт рядом с нами…

Он слышал эту песню и не раз. Давно, лет пятнадцать-двадцать назад. В горле застрял ком, а в глазах предательски защипало. Дион судорожно вдохнул. И сделал шаг назад. Женщина оборвала песню и повернула голову, но принц не смог увидеть её лица.

Его вдруг оторвало от земли или на чём он там стоял, и швырнуло. Дион летел. Только он не знал вверх или вниз. Внезапно со всей силой врезался в невидимую стену, да так, что весь воздух вышибло из лёгких. Он откашлялся. Сфокусировал взгляд. К нему приближалось какое-то не мыслимое существо. Существо было такое уродливое, такое ужасное, что его невозможно было описать словами и даже увидеть в каком-нибудь худшем кошмаре. Существо имело восемь или девять пар ног. Причём каждая нога отличалась от другой. Одна состояла из костей и облезлой кожи, другая покрыта слизью, третья торчала со спины, четвёртая волчья, а пятая вообще состояла из кровавого мяса. Тело непонятной формы было покрыто, где шерстью, где ободранной гнилой кожей, где чешуёй. На подобии головы было три уха, пять пар глаз разной величины и две огромные зубастые пасти. Таймар в его настоящем воплощении. Кошмар двигался так, словно при каждом движении у него ломались и опять восстанавливались все существующие и не существующие кости.

Дион попятился и спиной наткнулся в ту самую невидимую стену. Позади ничего не было, но принц чувствовал под рукой преграду, не дающую возможность убежать. Он был в ловушке.

                         ***

Севиль шла за голосом матери. Темнота понемногу начала отступать. Стали проявляться очертания двора, дома, стола с блюдами и напитками. Рядом стояли люди. Эти люди были её родственниками. Мать, отец и другие. Как у неё много родственников!

– Мама! Папа! – Севиль всхлипнула, и хотела было броситься родителям в объятия, но какая-то елейная, приторная улыбка на материнских губах её остановила.

– Севиль. – пропела мать. – Как же ты повзрослела, – женщина печально вздохнула. – А я то надеялась, что ты подохнешь, а жаль, – она цокнула языком. – Но ничего. Это недоразумение можно исправить.

– Ч-что? – Севиль была в неподдельном изумлении.

Откуда-то непонятно откуда, в сердце прокрался страх. Но девушка была в состоянии анализировать свои чувства, и она смогла понять кое-что: страх зародился не в её сердце, он туда пробрался снаружи. Как это случилось, она не имела ни малейшего понятия. Но это был не её собственный страх. Её страх был не таким.