Холодная тяжелая капля упала ему на нос, в разряженном воздухе пахло озоном и стемнело, будто вечер решил начаться прямо посреди обеда. Самое время могилу копать. Том высморкался. Возиться потом в грязи будет не лучше. Подозрительно покосился на свинцовое небо, соображая: польет или покапает и успокоится. Еще пара больших капель упало на носки грязных ботинок. Том взвалил лопату на плечо и поплелся к шестнадцатому ряду.
Дождь не спешил, давая добраться до места назначения, но стоило только пару раз копнуть сухую еще землю… Как там пастор говорил: «разверзлись хляби небесные»? Домой Том вернулся промокшим до нитки и в грязи по колено. Последнее, впрочем, заботило его меньше всего.
Ливень походил на небольшую бурю, и порывы ветра трепали и без того хлипкую халупу могильщика. Том до самого вечера просидел у окна, выглядывая в тучах хоть небольшой просвет. Вот тебе и выходной, да… Вдруг до него дошло, что темнеет не из-за туч. Еще чуть-чуть, и вечер станет обычной кладбищенской ночью. Том беспокойно походил по комнате. Комбинезон уже высох, дождь уже не так яро колотил по крыше, а начальник Томпсон грозился штрафом. Как ни крути, могилу копать надо к утру. Ведь люди там умирают… Вот им весело будет лежать в куче жижи. Последнее почему-то развеселило Тома, и он снова принялся влезать в комбинезон.
Копать эту самую жижу было не так весело, как думать о ней. Тяжелая земля расползалась и никак не хотела держать нужную для гроба форму. Лишь бы фонарь не погас, а то в темноте совсем будет не видно, что он тут копает. Том присел передохнуть на соседнее надгробие. Дождь почти прекратился, но это не помешало могильщику как следует промокнуть во второй раз. И грязью перепачкаться по самые уши. Впрочем, последнее – такая мелочь. Куда обиднее размокшие сигареты со спичками. Том грустно катал пальцами раскрошившийся табак и оглядывался по сторонам. Ветер причудливо шевелил куст сирени, растущий у самого забора, а нетвердый отсвет фонаря придавал этому шевелению что-то такое… такое… Могильщик не знал, как выразить словами то, что он видит и чувствует, и от этого стало еще грустнее. Поплевав на ладони, он вернулся к работе. Еще чуть-чуть, еще немного, он уже дошел до пласта, который не промочило дождем…
Руки опустились, а слезы сами собой побежали по щекам. Тому вдруг стало себя настолько невыносимо жаль, что несколько секунд он мог только стоять и всхлипывать, глядя, как в полутьме свежевыкопанной могилы копошатся черви. Нахлынувшая жалость отступила так же внезапно, как пришла, и могильщик утер нос, удивленно озираясь. На смену грусти пришло беспокойство, грозящее перерасти в панику. Том быстро выкарабкался из могилы и уселся на землю, оглядываясь. Тридцать с лишним лет – достаточный срок, чтобы не бояться никаких кладбищенских страшилок и легенд. Особенно если не боялся их с самого детства. Так в чем же дело? Том обернулся на все еще качающийся куст сирени. Темная мутная лужа собралась под ним и… тоже качалась в такт. Фонарь, стоящий неподалеку, мигнул, затрещал и потух…
В наступившей темноте стало тихо. Кончился дождь, улегся ветер. Только куст сирени едва слышно шевелил ветками. Том нащупал край могилы, чтобы обойти ее, но через два шага споткнулся о потухший фонарь. Забрать его надо: может, починит еще. Том огляделся, терпеливо ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Тем временем со стороны куста послышался хруст веток. Ну нет, это совсем не смешно. Пошарив руками возле себя, могильщик умудрился отыскать лопату. Негоже инструмент оставлять возле рабочего места. Помялся с ноги на ногу и двинулся к трещащему кусту.
Но едва он приблизился, как все звуки стихли. И вновь стало невыносимо грустно, прям хоть в петлю лезь или сразу в могилу. Свежевыкопанную. Придерживая лопату одной рукой, Том вытянул вторую и пошарил в темноте. Ободрал пальцы о кусты, поймал мокрую паутину. Пожал плечами, всхлипнул и опустился на корточки. Пальцы тут же наткнулись на что-то скользкое и мокрое, совсем не похожее ни на землю, ни на лужу. Может быть, на ощупь чуть-чуть похожее на жабу, но очень чуть-чуть. И это что-то было гораздо больше. С кошку, может быть. С такую огромную толстую лысую скользкую кошку. Живую. Том задумчиво всмотрелся в темноту, пытаясь различить очертания существа, но оно настолько сливалось с землей, что отличить его можно было только на ощупь. И еще оно хотело домой. Стоило только это понять, как грусть снова отступила. Том мало что понял из происходящего, но стянул с себя ветровку, а потом сгрудил в нее скользкое найденное.