Мистеры миллиарды

Богатейшее бостонское семейство Лоджей уже в течение нескольких поколений поставляет руководящих деятелей для Вашингтона, иллюстрируя один из излюбленных тезисов американской пропаганды об отсутствии в Америке потомственной аристократии. Еще в 1916 году дед Эдварда Джон Ф. Фитцджеральд, по кличке «милашка Фитц», потерпел поражение от Генри Кэбота Лоджа-старшего. Как мы уже говорили, в 1954 году Джон Кеннеди взял реванш, отняв сенаторское кресло у сына Лоджа-старшего — Генри Кэбота Лоджа-второго.

И вот теперь представитель третьего поколения Лоджей, 35-летний Джордж Кэбот, сын Лоджа-второго, противостоял младшему из Кеннеди. И снова победа была за Кеннеди, которые повели в этой игре со счетом 2:1. Комментируя исход выборов в Массачусетсе, журнал «Тайм» писал в те дни: «Поддерживаемый отцом и его огромными богатствами, имея за спиной брата президента, Эдвард наилучшим образом использовал имя Кеннеди, внешность Кеннеди, манеры Кеннеди. Но только этих качеств было бы недостаточно.

Эдвард победил, потому что он осуществил кампанию, не имеющую себе равных по энергии, напору и целеустремленности». Уроки, полученные в политических кампаниях брата, даром не прошли.

Но хотя молодой соискатель высоких постов продемонстрировал все эти качества, сенат встретил его с неприязнью.

Настороженность и неприязнь сенаторов, в основном разменявших уже пятый, шестой, а то и седьмой десяток и с недоверием взиравших на неприлично, с их точки зрения, молодого коллегу, появившийся на Капитолии Эдвард стремился рассеять подчеркнутой почтительностью к старшим, тем, что злые на язык столичные журналисты окрестили «удивительным для Кеннеди политическим смирением». Неукоснительно соблюдая традицию, по которой начинающих сенаторов видят, но почти не слышат, Кеннеди расчетливо и дальновидно никоим образом не давал почувствовать коллегам своего особого положения президентского брата, в любую минуту вхожего в Белый дом.

За годы пребывания в сенате Эдвард Кеннеди выступал не часто, избегая при этом наиболее острых вопросов, предоставляя то, что на вашингтонском политическом жаргоне именуется «горячими картофелинами», перекатывать в ладонях Роберту. В то же время в редких, тщательно подготовленных выступлениях он проявил себя незаурядным оратором, обладающим изысканным стилем, остроумием и гарвардски-аристократическим изяществом. Законопроекты, разработанные им или при его участии, были сочтены коллегами продуманными и взвешенными.

Одним словом, ледок недоверия в годы пребывания на Капитолии расчетливым поведением, лукавым нефамильным смирением, обнаружившимся у него умением ловко плести интригу, сохраняя при этом наивно-простодушный вид доброго малого, Эдварду Кеннеди удалось сломить, оттенок очевидной семейственности развеять, показав, что он ничуть не хуже других ориентируется в зигзагах вашингтонского политического лабиринта.

«Не хуже других», с точки зрения столичных завсегдатаев, — это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что не вызывает зависти у ближних, отнюдь не приходящих в восторг от чьего-либо превосходства. Плохо потому, что это еще недостаточный аргумент для выдвижения рядового и ничем не выдающегося сенатора на высший государственный пост в стране. Но тут-то на помощь и приходит политическая инерция, гипноз имени Кеннеди.

Эдвард Кеннеди не проявил пока особенно ярких качеств, присущих его старшим братьям, напора и бесподобной самоуверенности Джозефа, успевшего, несмотря на свою молодость, мимолетным пребыванием на политической арене привлечь внимание и вызвать неприязнь самого Рузвельта; интеллекта и незаурядности Джона; рукастости и динамизма Роберта. Он более обтекаем, внешне более обыкновенен. Что кроется за этим?

Посредственность или свойственные ему в большей степени, нежели его братьям, выдержка и аристократизм семейства Фитцджеральдов, почерпнутые у отца воля и напористость, помноженные на выдержку и сильный характер, диктующие именно такую линию поведения?

И у той и у другой версии имеются свои сторонники. Одни говорят об Эдварде как о человеке, не располагающем особыми качествами, которые были присущи его братьям, другие же, наоборот, склонны утверждать, что он наиболее сильная личность кеннедиевского клана.

Если опираться на собственные впечатления, то мне представляется, что ближе к истине те, кто придерживается второй версии. Не берусь утверждать, что Эдвард сильнее своих братьев, но, что это опытный, ловкий политик, обладающий большой выдержкой и многими качествами, делающими его безусловно заметной фигурой на вашингтонском политическом небосклоне, не вызывает сомнения.

Ныне это уже не начинающий деятель, полагавший, что достаточно пересилить страх и прыгнуть на лыжах с трамплина, чтобы обеспечить аплодисменты и политический успех, а быстро созревший в трудной борьбе деятель, умеющий прятать свои чувства, наносить удары и, что особенно важно для американского политика, стойко переносить их.