Мистическая Карелия

— Идем же, Виктор, чего стоишь то?!

Мужики вторили ей:

— Иди давай! Зовут же! Сейчас их там много, они тебе такой минет сделают! Ах-ха-ха-ха-ха! Или защекочут! — Смеялись они.

— Не-а! — крикнул я Надежде Петровне, — купайтесь с ними сами!

И даже не окупнувшись, пошел домой.

Примерно через неделю, была отличная солнечная погода, это уже было начало августа. Надежда Петровна с Рафисом были заняты своими делами, а ленивый Володя валялся с книжкой, что и было мне на руку. Я хотел побыть один, я вообще люблю уединение, люди сходят с ума от одиночества, для многих — это серьезное испытание, быть одному, в одиночестве, но не для меня, со мной же, все, наоборот.

Одиночество и уединение разные вещи, такие же разные, как религия, подразумевающая под собой веру, и религиозность, имеющая совершенно другой взгляд по отношению к этому. Люди не самодостаточные ищут общения с себе подобными, страдают от отсутствия последнего. Ум является продуктом социума, потому, ему и необходимо общение с себе подобными, но помимо ума есть еще и разум, имеющий совершенно другие функции в отличие от ума, и не зависимость от социума, есть и сознание…

Чем меньше человек на уме, чем глубже погружается в медитацию, тем меньше он связан и зависим как от самого ума, так и от социума, породившего его, для коммуникации с себе подобными и решения каких-то задач здесь, на матушке Мидгард — Земле. В принципиально других условиях, на других планетах, имеющих совершенно другие формы разумной жизни, ум просто бесполезен, он даже будет мешать выживанию. И вот тут, главную роль берет на себя до этого находившийся в тени ума, разум. Именно разум способен дать нам возможность выжить в иных, совершенно не привычных для нас условиях, в которых нет социума, и в которых ум, теряя привычную для себя среду, бесполезен.

Естественно, чем больше человек дистанцируется от ума, тем менее он зависит от нахождения и общения с себе подобными, он находит кайф в уединении. Что может быть прекрасней того, чем находиться в тишине, в согласии с самим собой и природой, но каждому свое.

Я пошел на противоположный конец острова, по сути, это было почти дикое место, те немногие люди, что жили неподалеку, очень редко сюда заходили. За все время нахождения там, я не видел ни одного рыбака с удочкой.

Позже я понял, что это ниже их достоинства сидеть в ожидании с удочкой. Они рыбачили по-крупному — с баркасов, неводами.

Я остановился на выступающем, как нос корабля, противоположном конце острова. С поляны, находившейся на возвышении, по отношению к берегу, открывался прекрасный вид. Справа была небольшая отмель, и из воды редкими зарослями, пучками торчал камыш. Прямо и слева, была бескрайняя водная гладь. Где-то на горизонте, иногда появлялись рыболовецкие траулеры.

Над поверхностью озера, в поисках рыбы, нарушая эту звенящую тишину, с криками сновали чайки. Солнце светило ярко, но уже не так жарко, по небу изредка проплывали редкие облачка. В воздухе, словно маленькие живые вертолеты, зависали стрекозы, всю эту идиллию дополнял аромат таявшей на солнце сосновой смолы.

Тишина и ни души. Я сел медитировать прямо на этой полянке, под сосной, под ласковыми лучами Солнышка, которое светило мне в лицо. Перед глазами появилась, переливаясь всеми цветами радужная труба, и я ушел… Сколько я помедитировал, я не знаю, часов у меня не было, время не засекал. Но, наверняка недолго, но и не мало, часа два — три, пока не почувствовал, что пора возвращаться.

Солнце уже ушло далеко к западу, ноги затекли, и я долго разминал их, прежде чем встать. Встав, я увидел совсем рядом с собой спелую ягоду, это была земляника, которая, по идее, уже должна была отойти к этому времени года.

Сорвав эту ароматную ягоду, которая, как мне тогда показалось, была удивительно вкусной, я увидел еще, потом, еще и еще. Я стал на четвереньках лазить по этой поляне, на которой было много спелой земляники, и которую, я почему-то, до этого не замечал.

Поев от души этой вкусной ягоды, я решил спуститься к берегу, и возможно, искупаться. От берега, в глубь озера уходили огромные валуны, небольшая часть их была на поверхности, и образовывала словно дорожку, идущую метров на сто от берега.

Я решил пройти до самого крайнего валуна. Порой нужно было сильно прыгать, так как расстояние между торчавшими из воды верхушками валунов было большим. Но у меня были сильные ноги, следствие занятия определенным видом спорта, и я справился с этой задачей.

Я стоял на крайнем валуне, небольшой его верхушке, возвышавшейся над водой сантиметров на тридцать. Вода была прозрачной и было видно метра на два в глубину, а глубина была уже большая, так как валуны были огромными.