Мистическая Скандинавия

Очередной перепев легенды о Гамельнском крысолове заканчивается путешествием Нильса и серых крыс «на много миль от замка Глиммингехус». Лагерлёф пощадила вредных крыс, и с прибытием в замок подкрепления Нильс может спокойно распустить завлеченных дудочкой грызунов на все четыре стороны. Морские тролли, плавающие вокруг острова, оборачиваются лодками, стоящими на якоре суденышками и военными кораблями, помогающими Нильсу опознать город Карлскруну. Впечатляющее бегство Нильса от ожившей статуи Карла XI, не успев должным образом напугать читателя, перетекает в патриотический экскурс в историю военно-морского флота Швеции[4].

Шведка Астрид Линдгрен (1907–2002) и финка Туве Янссон (1914–2001), которая тоже писала на шведском языке, подняли литературную сказку Скандинавии на небывалую высоту. Андерсен и Лагерлёф, хотя и отступили от национального фольклора, отдали дань религиозным мотивам, звучащим у них в полную мощь. Линдгрен и Янссон порывают с религией (первая из-за своих политических взглядов, вторая – из-за сексуальной ориентации), и от страха в их произведениях не остается и следа.

Муми-тролли и Морра. Иллюстрация Т. Янссон к «Шляпе волшебника»

Одаренная тонким и не всегда детским юмором, Линдгрен блестяще проявила себя в жанре пародии на байки о призраках. Плач малютки привидения из Вазастана способен напугать только фрёкен Бок («Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел», 1962), а гримаса мумии Мамочки – глуповатых Филле и Рулле («Карлсон, который живет на крыше, проказничает опять», 1968), но благодаря таким приемам Линдгрен заслужила лавры «шведского Джерома». Уклон в шутку, который присущ и сказкам Янссон, по мнению М. Люти, служит единственно возможным направлением дальнейшего развития сказки. С Люти трудно спорить – нынешние родители ни за что не согласятся на возвращение в детские книжки ужасов братьев Гримм.

Янссон обладала незаурядной фантазией и при ином настрое могла бы без усилий трактовать древние предания. «В каждой честной детской книге имеются переживания, связанные со страхом», – уверяла она. Помню, как в детстве я содрогался, впервые прочитав про угрюмую ледяную Морру (швед. Mårran – «рычать, мурлыкать») с мертвыми круглыми глазами и про белых продолговатых хатифнаттов, излучающих призрачное сияние под действием электричества. Помню, как смаковал авторские иллюстрации, изображающие этих чудовищ.

Хатифнатты не утратили своего обаяния, но появлялись они эпизодически. Книга «Маленькие тролли и большое наводнение» (1945) содержала намек на невидимость этих существ и на их умение скрываться под половицами дома. Но они всего-навсего бились током и серьезного вреда не причиняли.

А вот Морра меня разочаровала. Зацикленная на терпимости и гуманности Янссон повторила ошибку Андерсена, превратив изобретенное ею чудовище в ходячую идею по имени Одиночество. По большому счету, Морра наводит страх только в «Шляпе волшебника» (1948). В «Волшебной зиме» (1957) она вызывает сочувствие и явно чего-то ищет, разделившись к тому же на ипостаси («Зима наступает оттого, что десять тысяч морр уселись на землю»). Отныне Морру не боятся и даже используют ее имя для ругательств. Аллюзия налицо, вплоть до свинячьих легионов и скоплений на кончике иглы.

Наконец, в книге «Муми-папа и море» (1965) тоскующая по теплу и свету Морра сдружается с Муми-троллем, избавляется от одиночества, перестает испускать холод и выражать, по определению Л. Ю. Брауде, «несправедливость мироустройства». Ту же метаморфозу претерпели страшные персонажи скандинавского фольклора, угодившие в литературу.

Часть I. Тролль

Пожалуй, больше остальных пострадал тролль, единственный самобытный персонаж скандинавского фольклора. Однако читатель вправе усомниться в этом утверждении. Ему известно, что тролли происходят от великанов, а великаны и в эпической поэзии, и в героических сагах выглядят существами злобными, хитрыми, но не слишком пугающими. Вероятно, в тролле с самого начала гнездились глупость и неповоротливость, которые позднее расцвели пышным цветом, приобретя оттенок безвредности и добродушия.

Доказать обратное невозможно – древний образ тролля должна была сохранить сказка, а она его не сохранила. Поэтому за родословной тролля мы обращаемся к Эддам и сагам, нарушая заповедь отечественных фольклористов: устное предание древнее письменных источников. При исследовании страшных персонажей немецких сказок мы пользовались средневековыми мифами и рыцарскими легендами, но не ставили их во главу угла, понимая, что не найдем там ни красноглазой ведьмы, ни кровожадного маньяка, ни ночного демона, что умершие принцессы не нападают на бедных рыцарей, а те не рубят их на куски, что помогающий герою цверг Альберих не может служить прототипом зловещего Румпельштильцхена. Изучение тролля мы вынуждены начать с великана, ближайшего его сородича. В скандинавских сказках они практически сливаются друг с другом.

Человек среди великанов