Мистическая Скандинавия

Многочисленные шведские сказочники, такие как Хелена Нюблум (1843–1926), Альфред Смедберг (1850–1925), Анна Валленберг (1858–1933), Гранер Сирус (1870–1937), Эльса Бесков (1874–1953), Вальтер Стенстрём (1881–1926), следуя заветам Андерсена, изгоняли из своих произведений малейшие намеки на древний ужас. О. Мяэотс, составившая русскоязычный сборник шведских литературных сказок, имела все основания заявить в предисловии к нему: «Страшных сказок в этой книжке нет».

Смерть, брат Оле Лукойе. Иллюстрация Х. Тегнера (1900). Эта строгая, но благородная фигура сродни по духу самому Андерсену

Слабую попытку вернуться в прошлое предпринял норвежский писатель Юнас Ли (1833–1908), целенаправленно сказками не занимавшийся, но опубликовавший в 1891–1892 гг. сборники «Тролль». Норвежцы были восприимчивее, чем датчане и шведы, к народным преданиям, и многие их начинания вызывали неприязнь благонамеренных жителей Копенгагена и Стокгольма. Так, Андерсен возмущался «диким» языком и «примитивной» атмосферой сцены с троллями из поэмы «Пер Гюнт» (1867) Генрика Ибсена (1828–1906).

В сказке Ли «Волшебная рыба» герой по имени Нуна, утянутый крупной рыбиной в дыру на дне озера, попадает в подземный мир, населенный загадочными тварями: «По берегам, укрытые мраком, далеко простирались болотистые топи, и слышно было, как там ворочаются и хлюпают по грязи какие-то огромные звери. С шумом разрывая взбаламученную трясину, шипя и фыркая, из гнилой воды вылезали извивающиеся гады. Рядом с лодкой в воде плавали светящиеся фосфорическим светом рыбы… все они были безглазые. Несколько раз Нуна различал в глубине очертания огромного морского змея, но конец длинного туловища терялся во мраке. Теперь он понял, откуда заплывают к ним в озеро эти твари, которых иногда можно видеть в жаркие летние дни, после того как вода хорошенько прогреется. Утконосые драконы с приплюснутой головой плавали и ныряли за рыбами, а потом выкарабкивались, волоча брюхо, на илистый берег и удалялись к болотам. В теплом и затхлом подземелье было нечем дышать, и вдруг Нуну обдало холодным ветерком; на берегу лежал, свившись в тяжелые кольца, покрытый зеленой слизью могильный змей, который роет землю под кладбищами, чтобы залезть в могилу, и там гложет гробы, пока от них не остается одна труха, – его-то холодная кожа и распространяла вокруг прохладу. Какие-то странные чудовища, похожие на бесформенные туши, с мохнатыми гривами, которые, как говорят, встречаются иногда в горных озерах, ворочались в чавкающей тине и шлепали по болоту, преследуя добычу. Нуна смутно видел многоруких человекоподобных созданий, которых моряки встречают порой в открытом море, а сухопутные жители замечают возле старинных курганов. А в воздухе все время стояло негромкое шуршание, как будто там тучами проносились невидимые существа, недоступные для человеческого зрения».

Ли искусно соединяет рассказы норвежских рыбаков со средневековыми легендами об адских глубинах и путешествиях в загробный мир. Его стиль, предваряющий гениальные прозрения английских мистиков и Г. Ф. Лавкрафта, естественно, не мог прижиться в детской литературе наступающего XX столетия.

Идейно близка Андерсену шведская писательница Сельма Лагерлёф (1858–1940), единственная из скандинавских сказочников создавшая шедевры прозы для взрослых. Лагерлёф активно пользовалась в своих книгах фольклорными заимствованиями, но детских сказок написала немного. В отличие от Андерсена и Топелиуса она великолепно знала сборники народных сказок, как шведских, так и норвежских, а предания, собранные Хофбергом, помогли ей в работе над «Удивительным путешествием Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» (1906–1907), крупнейшим произведением для детей в Скандинавии.

Водяной в виде белой лошади. Картина Т. Киттельсена (1909)

Лагерлёф во многом повторила путь Андерсена: от детского страха перед деревенскими легендами к утрате веры в чудеса, а затем – к религиозным нравоучениям. Бабушка рассказывала маленькой Сельме о привидениях и домовых, о грешниках, знавшихся с дьяволом, о злых ведьмах, превращающихся в сорок. Однажды некий призрак прижал к окну гостиной их усадьбы в Морбакке свое пожелтевшее лицо. Великанов, гномов и троллей Сельма, по ее признанию, не боялась, а вот нечистый, скрывавшийся на чердаке городского дома, не раз мерещился ей в потемках («Записки ребенка», 1930). Как видим, скептическое отношение к сказочным персонажам и религиозная бдительность проявились у нее уже в детстве.