Мистические истории. День Всех Душ

– Мы можем как угодно обозначать свои побуждения, но конечная цель каждого человека – это личное могущество! Когда вы постигнете его конечные тайны, кто поручится, что вам ни разу не придет в голову использовать его в собственных интересах? Послушайте! Дайте мне слово не разглашать то, что я собираюсь вам поведать, и… и, без сомнения, мы сможем очень славно сотрудничать.

Далее последовало простое, но многозначительное предложение: Калмаркейн обещал поделиться с Лоу богатейшими плодами своих многолетних трудов, если тот согласится на определенные условия. Мистер Лоу вначале прислушивался к цветистой, выразительной речи Калмаркейна, но, не дождавшись окончания, остановил его решительным и бесповоротным отказом.

Калмаркейн стал вить колечки из бороды.

– Дайте себе время подумать; ведь если вы откажетесь, вас не спасут никакие силы – ни земные, ни адские!

– Я решил, – последовал ответ.

– Это все делишки д’Имирана! – взорвался Калмаркейн. – Предупреждаю вас…

– Не вижу смысла ни вам, ни мне продолжать этот разговор. – Лоу встал. – И имейте в виду: я не из тех, кто станет выслушивать угрозы. Но разрешите, я в свою очередь предупрежу вас? Вы забываете, доктор Калмаркейн, что хотя познанию, как представляется, нет предела, но, поскольку тело и душа взаимосвязаны, могущество смертных все же ограничено определенным пределом.

Калмаркейн направился к двери.

– Я пришел сюда, заботясь исключительно о ваших интересах. А теперь, также в ваших интересах, добавлю, – произнес он с ухмылкой, – что повторного предупреждения не будет.

Через день-два мистер Лоу, с головой поглощенный сложными исследованиями в области, которой был посвящен его недавний доклад, выбросил из головы странный визит Калмаркейна. Но по прошествии двух недель он стал замечать, что им все чаще овладевает новое и очень неприятное настроение, сделавшееся даже серьезной помехой в работе.

В чем коренилась причина, в мозгу или в теле, определить было трудно. По словам Флаксмана Лоу, первые подозрения зародились, когда он заметил, что объем работы, которую он проделывает в промежутке между десятью часами вечера и двумя часами ночи, становится все меньше, а заметки, относящиеся к этому времени, оказываются бесполезной писаниной. Вначале он отнес эту низкую продуктивность на счет того, что его за работой клонит ко сну. Далее он, проанализировав факты, осознал, что в другое время, за исключением указанных часов, и качество, и объем работы ничуть не снизились. Стало очевидно, что приступы умственной слабости носят периодический характер, и Лоу решил с ними разобраться.

Соответственно, вечером 30 января он, как обычно, обложился книгами и стал ждать. Почти в самую полночь на него напала всепоглощающая тоска, затем последовало ощущение беспомощности перед какой-то непонятной бедой, перешедшее наконец в полное отчаяние. Потом это настроение в свою очередь незаметно отступило, и, когда пробило три, Флаксман Лоу очнулся, вспомнил, чем собирался заниматься, и взялся за обычные ученые труды. Но восстановить в памяти полностью и четко предыдущие часы он, как ни старался, не смог.

С течением времени эти приступы стали учащаться. Чем больше Лоу старался, тем меньше ему удавалось сделать. Почерк портился, буквы делались корявыми; сосредоточиться, как прежде, ему уже не удавалось, и это было особенно заметно, потому что в то время он занимался одной плохо сохранившейся надписью эпохи Птолемеев[65], что требовало особенно напряженных усилий.

Вначале Лоу склонялся к тому, что неприятности вызваны физическим нездоровьем, но постепенно стало ясно: в определенные периоды к нему в голову вторгаются чужие мысли, оттесняя его собственные. Иными словами, он не мог сконцентрировать внимание на работе, поскольку думал о чем-то ином. Однако что за мысли бродили у него в голове, он не имел ясного представления. В мозгу теснились неуловимые воспоминания, душу терзали неведомые горести, в душе зрел бессильный бунт против злой судьбы – но все это было окутано туманом.

В те часы, когда Лоу владел собой и без помех следовал собственному потоку мыслей, ему становилось страшно, и порой он решал одолеть загадочный недуг простым усилием воли. Дней десять или немного дольше он был занят только тем, что упорно сопротивлялся, и под конец, совершенно измотанный физически, в основном избавился от этого духовного инкуба[66].

Но впереди его ждала новая череда испытаний. Однажды поздним вечером, возвращаясь домой из клуба, Лоу почувствовал, что за ним кто-то идет. Обернувшись, он увидел только безлюдную улицу и полицейского на дальнем перекрестке. Он зашагал быстрее, но преследователь не отставал. Лоу знал, что тот ступает с ним в унисон, и, если получится остановиться на долю секунды раньше невидимки, можно будет услышать его шаги. Когда он прибежал домой и захлопнул за собой дверь квартиры, у него вырвался вздох облегчения – смешной и неуместный, как он подумал тогда, хотя был уже научен опытом. Едва скинув с себя пальто, мистер Лоу уселся за работу. О недавнем происшествии он предпочел не думать.