Да, Оно было там. Он знал, что Оно там будет. Этого следовало ожидать, он даже был бы разочарован, если бы ничего не увидел; но теперь он знал, что история правдива, а он ошибался, мертвые иногда возвращаются, ибо вот они, в густом уже мраке, черные кованые доспехи, покручиваются на весу и на ржавом, потерявшем блеск металле вспыхивают отсветы. Он наблюдал спокойно, испытывая не страх, а скорее безнадежную горесть, мрачное предчувствие чего-то незнакомого и невообразимого. Он сидел и наблюдал, как этот черных доспех растворялся в плотнеющей тьме; пистолет лежал рядом на сундуке, и Руперт не снимал с него руку. Кроме ровного дыхания спавшего на матрасе юноши, ничто не нарушало тишину.
Сумрак сделался непроглядным; о разбитое оконное стекло стукнулась летучая мышь. Руперту подумалось, не сходит ли он с ума, потому что – он сам себе не решался в этом признаться – в ушах у него зазвучала музыка; отдаленная, необычная, чуть слышная, однако было понятно, что это сопровождение какого-то причудливого танца.
Подобно молнии, на голой противоположной стене вспыхнула огненная ломаная линия, стала расти вширь, и вот комнату залило неяркое золотистое зарево, высветившее все детали обстановки: пустой камин, где спиралью вился над углями дымок, огромную кровать и в самой середине, черным пятном на сияющем фоне, фигуру в доспехах – человека ли, призрак ли, демона, что стоял, а не висел под ржавым крюком. И когда раскололась стена, музыка, по-прежнему тихая и отдаленная, сделалась гораздо различимей.
Граф Альберт вскинул руку в латной рукавице и подал Руперту знак. Потом повернулся и встал в проломе стены.
Руперт молча поднялся на ноги и, сжимая в руке пистолет, последовал за ним. Пройдя сквозь мощную стену, граф Альберт растворился в неземном сиянии. Руперт, не сознавая, что делает, шагнул туда же. Он чувствовал, как крошится под ногами известка и насколько неровен край пролома, о который он, чтобы не упасть, опирался рукой.
Башня стояла среди руин совершенно обособленно, однако за стеной Руперт обнаружил длинный и неровный коридор с покоробленным, просевшим полом; стена с одной стороны была увешана большими выцветшими портретами не первоклассной работы – как в проходе, который связывает Питти и Уффици во Флоренции. Впереди черным силуэтом на все более ярком фоне ступал граф Альберт. Музыка становилась громче и причудливее – бешеный, порочный, соблазнительный танец, который одновременно отталкивал и очаровывал.
Свет вспыхнул так, что глазам сделалось больно, адская музыка загрохотала, как в Бедламе, и Руперт вышел из коридора в огромную, поражающую воображение комнату, где вначале не различил ничего, кроме бешеного круговорота белых фигур под белым светом на фоне белых стен, и только граф Альберт маячил напротив единственным темным пятном. Когда глаза привыкли к этой ослепительной белизне, Руперт осознал, что такого танца не видел, наверное, ни один живой человек и лишь грешникам в аду могло являться подобное зрелище.
По вытянутой в длину зале, под пугающим светом, который исходил неведомо откуда, но проникал во все углы, неслась в бешеном танце неизъяснимо жуткая толпа; сорокалетней давности мертвецы бессвязно лопотали, заливаясь смехом. Белые отполированные скелеты, лишенные плоти и одежд, другие скелеты, покров которых состоял из затвердевших, шуршащих сухожилий и рваных, волочившихся по полу саванов, – эти относились к прадедовским временам. Что до более свежих, то их желтые кости проглядывали лишь местами, а на безобразных головах еще сохранялись длинные неприбранные пряди волос, летевшие по воздуху, как лошадиные гривы. Среди зелено-серых чудищ, раздувшихся и бесформенных, в пятнах земли и каплях проступавшей наружу влаги, встречались кое-где образы прекрасные и белоснежные, подобные статуэткам из слоновой кости, и часто этих, вчера еще бывших живыми красавиц и красавцев сжимали в объятиях клацающие костями скелеты.
Разгульный и бесшабашный водоворот смерти кружился и кружился по проклятой зале, воздух полнился миазмами, пол усеивали обрывки саванов и желтого пергамента, фрагменты костей и клочки спутанных волос.
И в самом центре этого хоровода смерти, непредставимого и невообразимого, способного необратимо помрачить разум зрителя, – в самом его центре извивались в неистовой галопирующей пляске жертвы графа Альберта, двенадцать красивых женщин и беспечных мужчин, чье веселье завершилось некогда страшной смертью в обступившем их пламени пожара, меж тем как обугленные, бесформенные руины замка сделались могильным памятником, свидетельством неописуемого словами ужаса.
Граф Альберт, который в мрачном молчании наблюдал танец проклятых, обернулся к Руперту и впервые заговорил:
«Ну вот, мы ждем тебя; танцуй!»
Из потока мертвецов гордо выступило жуткое существо, пролежавшее в могиле не один десяток лет, и уставилось на Руперта пустыми глазницами.
«Танцуй!»
Руперт не сдвинулся с места.
«Танцуй!»
Онемевшими губами Руперт выговорил: «Не буду, даже если сам дьявол явится из ада, чтобы меня принудить».