Читаем Мистические истории. Ребенок, которого увели фейри полностью

– Жаль, что вы не можете заинтересоваться чем-нибудь не столь малоинтересным, – буркнул Уордл. – Однако позвольте высказать вам все, что я думаю об этих ваших кадилах и прочей рухляди. Ваши церковные казначеи солгали, но это в порядке вещей, я бы и сам так поступил. Если эти предметы нельзя было употреблять по назначению, честные хранители не могли стерпеть, чтобы их употребили не по назначению, и потому спрятали свое добро в укромном месте, где его ни вам, ни кому-либо еще не найти.

– Я не собирался употреблять их добро не по назначению, – перебил мистер Батчел.

– Так, значит, вы собирались употребить его по назначению? – поймал его на слове Уордл. – По мне, либо одно, либо другое. Вон некоторые выкапывают из земли епископов, снимают с них кольца и кладут под стекло; уж не знаю, как они там все улаживают с полицией. И вы, сдается мне, затеваете нечто подобное. Угомонитесь наконец. Вы – человек с англиканским молитвенником[251], то есть именно такой, каких на дух не переносили ваши казначеи. Вы столь гневно осуждаете вероотступников только потому, что они посягают на вашу собственность. Почему бы вам не поступать так, как вы хотите, чтобы поступали с вами[252]?

Мистер Батчел счел, что пора ставить в споре точку. Бессмысленно убеждать того, кто заведомо с тобой не согласен, бессмысленно ратовать за изучение древностей, если твой собеседник высказывается об этом занятии столь оскорбительно. Однако ему совсем не понравилось, что его опередили с гипотезой про ограбление, которая ему тоже казалась разумной и вероятной. Он надеялся сам выдвинуть эту гипотезу и снискать похвалу своей проницательности. Поэтому он начал не без досады наверстывать упущенное – развивать догадки, которые в разное время приходили ему в голову.

– Люди такого склада, – сказал он, – передали бы кадила тому, кто мог бы их использовать и дальше, и в этом случае кадила где-то далеко отсюда.

– Люди такого склада, – отозвался Уордл, – трясутся за свою шкуру не меньше, чем люди любого другого склада, и, кроме того, добрые жители Стоунграунда не имеют привычки расставаться с тем, чем завладели. Полагаю, если эта утварь вообще уцелела, то она здесь; но она не ваша, и не вам во все это влезать. Если бы вы тратили свое время не на охоту за чужими вещами, а на что-нибудь другое, вам было бы от этого куда больше проку.

Хотя мистеру Батчелу не позволили выступить в той роли, которую он мысленно на себя примерил, в одном отношении вышеприведенная беседа оказалась плодотворной. Она утвердила его во мнении, что кадила находятся где-то в пределах досягаемости. Что касается всего прочего, Уордл держался несносно. Он явно не испытывал ни малейшего сочувствия к разысканиям мистера Батчела, и оба были только рады оставить эту тему в покое – каждый по своей причине.

В течение последующих двух-трех дней о кадилах ни словом не упоминали – вероятно, просто потому, что повода не представилось. Уордл всегда был в Стоунграунде желанным гостем, несмотря на свою грубоватую прямоту, которая, по правде говоря, в его случае скорее импонировала хозяину. Едкие высказывания Уордла о ближних немало развлекали мистера Батчела, и ему хватало ума не дуться, когда и по его адресу нет-нет да и отпускалось острое словцо.

Если гость не любитель церемоний, то и хозяину с ним меньше забот. В то время как хозяин исполнял свои привычные обязанности, мистер Уордл, никому не докучая, с удовольствием проводил время в доме и в саду. Встречались они только за едой, но их взаимной симпатии ничуть не мешало, что большую часть времени они проводили врозь. Почти весь день мистер Уордл не расставался с садовником, и тот был очень доволен: хозяин-то слушал его всегда вполуха. А гость и садовник оба любили землю и много полезного для себя узнавали, работая бок о бок. Мистер Уордл считал, что подобные занятия укрепляют тело и дух, и, как выразился садовник, «не брезговал засучить рукава».

На это время года приходятся как раз те садовые работы, какие больше всего нравились мистеру Уордлу. Нужно было проредить разросшийся кустарник и десяток-другой молодых кустов пересадить на новое место. Однажды утром, когда мистер Батчел был занят у себя в кабинете, они пересаживали аукубы[253] на полоску земли вдоль дома, и Уордл взялся выкопать ямы под кусты. И вот, посреди этого занятия, он внезапно бросил лопату и, как был, грязный и вспотевший, ворвался в дом к хозяину; тот недовольно поморщился.

– Кто тут рассуждал об открытиях? – вскричал Уордл. – Идите взгляните, что я нашел!

– Не кадила, полагаю, – отозвался мистер Батчел.

– К черту кадила! Идите взгляните сами.

Мистер Батчел со вздохом отложил перо и последовал за Уордлом к фасаду дома. Гость успел выкопать три большие ямы, каждая примерно два квадратных фута. Подтащив мистера Батчела к ближайшей из них, он сказал:

– Взгляните сюда.

Мистер Батчел взглянул. Но ничего не увидел – в чем и признался.

– Ничего? – нетерпеливо воскликнул Уордл. – Полагаю, вы видите дно ямы?

С этим мистер Батчел вынужден был согласиться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги