Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Это объяснение, более благовидное, нежели толкование Гердера, видевшего в головах воинские трофеи, являлось в то же самое время лучше обоснованным. На слушаниях от 13 мая 1310 года голова, сохранившаяся в доме Храма в Париже, была на самом деле предъявлена понтификальной комиссии, и составленная проверка нашла, что она содержала мощи. Эта голова имела номер LVIII, и никакой другой не удалось обнаружить: заранее предвидевшие угрожавшие им гонения рыцари, что мы уже установили вначале, располагали необходимым временем, чтобы уничтожить осязаемые доказательства их виновности. Мы повторяем, что только единственная голова оказалась представленной, являясь, бесспорно, реликварием. Это серьезный факт, и он вводит некоторых писателей в заблуждение. Если бы удалось доказать, что эта голова являлась одной из голов, которым поклонялись Тамплиеры на своих секретных собраниях, поскольку она единственная была предъявлена в ходе процесса, то, разумеется, данное доказательство возвысило бы ценность свидетельств, относящихся к идолу, сколь бы многочисленными они ни представали. Но приходится себе уяснить, что необходимо еще многое, чтобы этот пункт стал надежно установлен: вероятно, идол заменялся реликварием в целях, дабы не оказаться внезапно обнаруженным религией судей.

Вместе с Грувеллем отметим, что никакое свидетельство, за исключением того, о котором пойдет речь, не предполагало, что идолу, представленному на поклонение в генеральных капитулах, полагался реликварий; никто не говорит, что он как таковой давался для почитаемого предмета. Однако нет ничего проще подобного обоснования. Это столь естественное и, казалось бы, столь убедительное объяснение не обеспечивалось ни одним из рыцарей-защитников ордена; мы не находим его ни в рассуждениях великого магистра, ни в рассуждениях великих офицеров, ни во множестве показаний, сделанных во Франции перед понтификальными комиссарами, и которые благодаря разнообразию выражений и открывшихся обстоятельств свидетельствуют о свободе показаний и правдивости опрошенных лиц.

Одним из свидетелей, возмечтавшим о данном объяснении, является брат-сержант по имени Вильгельм д’Араблуа. Он его не приводил на своем первом допросе от 1307 года, исполненном инквизитором; и лишь три года спустя на большом расследовании, совершаемом папскими комиссарами, он прибег к этому объяснению; но поспешим отметить, что голова, обнаруженная в доме Храма в Париже, на которой имелась читавшаяся надпись: Tête LVIII; по предъявлении д’Араблуа, нисколько не была им признана. Он даже утверждал, что никогда ее не видел. Этот бюст, аналогичный тем, которые служат еще реликвариями в определенных церквях Испании и Пиренеев, по всем пунктам отличался от артефакта, часто замечавшегося свидетелем на алтаре. Предъявленная голова обладала одним лицом, тогда как другая являлась двуликой; первая имела лицо женщины, а другая – ужасного вида; первая была позолоченной и без бороды; другая, наоборот, обладала серебряной бородой. Столь выдающиеся и столь четко обозначенные различия, разве не говорят в пользу подлинности свидетельства и не дают места предположить, что обвиняемые заставили исчезнуть все разоблачительные головы, оставив лишь ту из них, которая могла обеспечить подлог для их судей?

Как очевидно, объяснение, данное Мюнтером, не выдерживает критики. В 1818 году к проблеме подключился фон Гаммер, о чем нами уже говорилось, который возродил тезис Николаи; и, являясь больше сведущим, чем последний, в знании артефактов средневековья, Гаммер выдвинул идею о том, что имя Бафомет, под которым отдельные свидетели подразумевали предмет, почитаемый на генеральных капитулах, должно было применяться к самому идолу, но никак не к иероглифу, начертанному на нем. Подобно Николаи, убежденный, что это наименование складывалось из двух слов, обозначавших крещение и мудрость, фон Гаммер старался доказать, что таинственная церемония, совершавшаяся в секретных собраниях, являлась гностическим крещением, исполнявшимся вовсе не водой искупления, но представавшим «духовным очищением огнем». Согласно ему, Бафомет обозначал озарение духа, и дух, – творческую мудрость, олицетворенную в божестве, называемом Мете, – представлял собой андрогинный идол, почитаемый большинством гностических сект. Крещение Мете могло называться Βαφη Μῆτις или Μῆτου, поскольку эта богиня соединяла два пола[1077]. «Поскольку гностики, – сообщает фон Гаммер, – снабдили Тамплиеров бафометическими идеями и образами, постольку имя Мете должно было почитаться последними. Гностики обвинялись в постыдных грехах: Мете изображалась в символических формах в основном под видом змей и усеченного креста в форме тау, Т».