Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Прежде всего, Тамплиеры являются дуалистами: они признают два противоположных начала – одно, создателя духов и блага; другое – творца материи и зла. Это столь поверхностное умозаключение о происхождении зла представляется общим для Гностиков, Манихеев и Катаров, и мы его обнаружили в немного отличающемся виде у исмаилитских сект, состоящими в контакте с Тамплиерами. Его всеобщность легко объяснима: оно – наиболее грубое и одновременно наиболее простое решение проблем, встающих перед разумом, когда он размышляет над конечными причинами всех вещей. Для ордена Храма именно злой бог, один создавший одушевленные существа в материальном существовании, руководит их сохранением, может способствовать обогащению своих верных и дал земле добродетель произрастать и цвести деревьям и растениям. Эти идеи принадлежат первоначальным Катарам. Припоминается, что слова, нами здесь запечатленные по-итальянски, сразу и почти всегда без варианта обнаруживаются в дознании, предпринятом против Тамплиеров и в расследовании, совершенном инквизицией против альбигойских Катаров. Итак, Тамплиеры все вместе признавали доброго бога, не сообщающегося с человеком и, следовательно, не имеющего символического изображения, и злого бога, которому они придавали черты идола ужасного вида. В этом они отличались от Люцифериан, поклонявшихся только демону. Тем не менее, их культ наиболее усердным образом обращается к богу зла, который один может их обогатить, наполнив орден всеми видами благ.

В метафизике ордена Храма злой бог никак не находится во вражде с верховным богом: он, наоборот, его друг, о чем говорил Тамплиер Казанас (Casanhas). Этот тезис предстает положением Богомилов: он позволяет определить, каковым было, по мнению рыцарей, происхождение злого начала. Несомненно, что по примеру Богомилов они никак не видели в нем равного верховному богу, но его старший сын, изгнанный с неба и сотворивший видимую землю и человека, был обязан прибегнуть к своему отцу, чтобы одушевить свое несовершенное произведение, и к которому, несмотря на мятеж, небесный отец сохраняет непроизвольную привязанность. Орден Храма не ставит два начала на один и тот же уровень: для него бог блага сохраняет свое верховенство и свое предшествование над богом зла, – между ними существуют взаимоотношение отца с сыном и некоторые дружеские связи. В этом дуализм Храма отличается от дуализма Исмаилитов; и благодаря чему он удаляется от дуализма Манихеев, признающих двух независимых богов, вечных, правящих двумя различными империями, врагов друг друга посредством их самого естества[1117].

Тогда как чистые Катары и Богомилы верят в докетизм, в просто внешнюю и фантазийную жизнь Иисуса, тамплиеры останавливаются по данному большому вопросу на крайнем мнении Люцифериан. Потеря Иерусалима, идея, что Бог, для которого они проливали свою кровь, не смог защитить своего гроба, объясняет это глубокое падение, этот отчаянный отказ от самых дорогих верований, эти стрелы, брошенные против Святого Гроба. Они не упали на полпути. Они достигли в броске самой крайней противоположности доктрины искупления Богом, ставшего человеком. Они не говорили совсем как Богомилы: «Иисус – второй сын Бога; он жил на земле, но только внешне, не участвуя в человеческих немощах и страданиях». Они говорили вместе с Люциферианами и с наиболее безнравственной фракцией Евхитов: «Старший сын Бога Статанаил или Люцифер один обладает правом на поклонения смертных; Иисус, младший сын, никак не заслуживает этой чести. Второй сын Божий играет на небе второстепенную роль и не влияет на участь человечества. «Нет большого дела, доверенного ему, поскольку он слишком юн»[1118]. Он не воплощался. Человек, явившийся в Иудее и узурпировавший его священное имя, был только разбойником, лжецом, преданным смерти не для того, чтобы искупить грехи людей, но причине своих собственных преступлений. «Человек Иисус умер лишь за свои прегрешения». Он нанес оскорбление истинному Богу, называя себя богом и царем Иудеев; но он покаялся в последний момент, и Отец небесный его простил одновременно с Марией Магдалиной». Мы увидели понимание данной ассоциации: она объясняется тем фактом, что для Люцифериан ложный Иисус был сообщником по развращенности Магдалины.