Медиум сидел, как деревянный, как факир, как труп, как мумия, как мешок из человеческой кожи, как субъект, штаны которого налили свинцом. Из нас восьми или десяти человек каждый с наслаждением помог бы ему в какой угодно мистификации, если бы он только двинул пальцем! Мысленно мы умоляли его начать. Если существует внушение — оно сдвинуло бы в этот вечер гору, или, по крайней мере, буфет.
Но он, видимо, дал себе слово наказать нас. И — наказал.
В антракты мы разминали ноги, вытягивали руки. Медиум уныло курил и говорил — да, нет. В три часа ночи он пересчитал восемь или десять пятирублевок, поданных ему сонным хозяином, сказал: „да!“ — надел довольно потертый енот и уехал. Во всем вечере это был единственный момент, который стоило посмотреть…
IX.
Но зато однажды мне пришлось пережить истинное embarras de richesses чертовщины.
Меня пригласили таинственно и торжественно. Дело должно было происходить у признанного мага, поляка, однако же с частицей „фон". Мне давали понять, что это — великая честь попасть на такой сеанс, и мне оказывают исключительное доверие.
Мы немножко опоздали и приехали, когда уже все сидели за огромным круглым столом, сажени в полторы в диаметре, в большой комнате, где была искусственно создана такая тьма, какой почти невозможно достигнуть без особенных приспособлений.
В камине вспыхнул крошечный огонек красной электрической лампочки. Во тьме смутно обрисовывались силуэты человек двенадцати, сидевших за столом. Огонек сейчас же закрыли и притворили за нами дверь.
— Вы пожалуйте сюда, а вы — сюда!
Нас разъединили. Я попал между двух дам, впервые встреченных. Ни лиц, ни фигур их я не мог видеть, — только чувствовал полноту их тел и тот возраст, который называется бальзаковским уже только из некоторой любезности.
Через минуту я понял, что мне оказана честь сидеть рядом с хозяйкой. Она же была здесь комендантом, командиром, дирижером и режиссером.
— Медиум — через два человека от вас влево, — сказала она. — Другой медиум — мой муж. У нас уже начинались явления. Мы немножко разбили настроение, но это ничего, — вы все равно увидите. Чтобы способствовать духу, начнемте что-нибудь петь. Кто не умеет — не смущайтесь. Подтягивайте, кто как может. Важно, чтобы было слияние голосов.
И легким баском она затянула чуть-ли не „Среди долины ровные“. Точно простуженные или невыспавшиеся, неумелые голоса подхватили мотив. Один офицер пел так, словно медведь наступил ему на ухо.
— Тише! — вдруг сказала хозяйка. — Вы слышите шорох в правом углу? Мне кажется, наш льонсо уже здесь. Видите ли, — она любезно повернулась ко мне, — у нас появляется существо, похожее на маленького львенка. Мы ощупываем его шерсть. Оно-то и совершает феномены. Как символ, у нас куплена игрушка, маленький львенок, который пищит, потому что в нем машинка. С этого обыкновенно и начинается.
Она не успела кончить, как из правого угла комнаты в самом деле послышался сдавленный хрип или хрюканье, производимое игрушкой как будто кто нажимал ей на брюхо. У некоторых прямо вырвалось восклицание испуга.
— Не бойтесь, — успокоила хозяйка. — Льонсо никогда никому не сделал вреда. И не бойтесь никаких явлений. Льонсо к нам благосклонен. Ты к нам благосклонен, Льонсо?
X.
Страшный удар по столу, как если бы кто шлепнул по нему ладонью, оборвал ее. Покорно благодарю за такую благосклонность! Стук шел с той стороны, где сидел прославленный маг. Я не сомневаюсь, что бедняга, ушиб себе руку. Через минуту в воздухе над нашими головами послышалось щелканье пальцев большего и среднего, как этим забавляются гимназисты младших классов. По слуховому ощущению, это было опять как раз там, где сидел маг.
— И ваш муж сидит в цепи? — спросил я с ужасом.
— О, нет, он никогда не садится в цепь.
— В…виноват, значит, он совсем… особняком?.. И он свободен?..
— Ну, конечно! В цепи есть другой медиум.
— А если внезапно оборвать цепь?
— Боже вас сохрани, с медиумами будет глубокий обморок.
— А двери закрыты на ключ?
— Нет, мы дверей не затворяем.
„Ах, вот какой у вас сеанс!“ — подумал я, и мне вспомнился Владек и барышня, и весь тот бессмысленный вечер. В большой комнате были в разных углах две двери на неслышных петлях за мягкими портьерами. Особо ото всех сидел человек вне контроля, — профессионал оккультного дела. Тут не только мог хрипеть игрушечный львёнок, но четверо горничных могли сюда принести и унести рояль, укрепить на потолке люстру, вынести из комнаты всю мебель, убит человека, переодеть его, загримировать и уложит в гроб.
В этот вечер я видел здесь такия чудеса, о которых знают только сказки.
Небольшая шарманка сама заводилась незримым ключом и играла арию за арией. Два колокольчика звонили одновременно в разных углах кабинета. Часы били столько раз, сколько им назначали, — хоть 15. Льонсо рычал и хрипел и оказывался то на наших головах, то на наших коленях.
По крайней мере две горничные помогали в эту ночь чудес призракам с того света!
XI.