Мистический андеграунд

Научись видеть себя с точки зрения нескольких тысячелетий, а не с точки зрения одной инкарнации или одного дня. Это и будет отличным упражнением по самовоспоминанию. Только тогда ты сможешь сформировать свой магнит и поддерживать его в правильной вибрации по отношению к Лучу. Неважно, где ты находишься, в пустыне или в городе, – ты должен смотреть на эту жизнь с точки зрения истории, с точки зрения веков. Это видение необходимо в себе развивать. Иначе трудно быть отстраненным от проблем внешней жизни, трудно суметь не быть втянутым в ее поверхностный вихрь".

Прочтя эти строки, я задумался над тем, как именно я провожу свой день – в соответствии со Звездной Традицией или чисто горизонтально, прикрываясь мнимой работой над собой, как фиговым листком. К великому сожалению, я обнаружил, что довольно часто не слышу и не чувствую ветер Школы. Поклявшись себе, что с завтрашнего дня начну новую жизнь, я стал читать дальше.

"Активная позиция, – говорит Джи, – когда один самурай побеждает семерых бандитов. А пассивная позиция – когда десять человек позволяют одному бандиту полностью их уничтожить. Это опять к той же теме, что принцип Иод всегда побеждает принцип Хе".

И тут я серьезно задумался над тем, что может являться для меня активной позицией в группе, идущей по Пути разбойника. Побрить раненого громилу, прописаться в группе Кладбищенского и успеть стать ординарцем – это ли не прикосновение к активному принципу Йод? С этими мыслями я сладко заснул под тиканье будильника.

– Вставай, соня, – раздался надо мной бас Валька. – Ты забыл, что ли, что сегодня вся страна празднует Новый Год? Поехали со мной – будем выбирать лучшую в городе новогоднюю елку.

Я быстро собрался и выскочил на улицу вслед за Вальком. Он остановил такси, и белая "Волга" помчалась по предновогодней Москве. Выбрав пушистую высокую елку иа базаре у метро,

Валек назвал таксисту другой адрес.

– Поедем ко мне домой, – сказал он. – Жена, может, ждет.

Жилище Валька представляло собой огромную пустую комнату. Только посреди нее одиноко стояла разбитая раскладушка, прикрытая рваным зеленым одеялом. С потолка свисала голая электрическая лампочка. Весь пол был застелен газетами, в углу стоял вместо стула деревянный ящик из-под водки.

– Ты ведь говорил, что живешь с женой, – заметил я, дивясь дикому холостяцкому запустенью.

– Да вот, – опечалился Валек, – попалась мне баба – недобитая атеистка, ушлая безбожница. Умаялся я с ней, увещевая Богу молиться, а она никак – все кланяется и дрожит перед портретом Ильича. Видит Бог, все силы приложил, чтобы уразумить безбожную. Но однажды не вынес я непочтительного отношения к Творцу и в сердцах сказал:

"Пока не поверишь в Господа нашего Иисуса Христа, будешь спать на голой раскладушке, пить сырую воду и, как мышь, грызть по ночам сухари".

– Похоже, она так и не уверовала – заключил я.

– Да Бог с ней, – вздохнул Валек. – Не нужна мне неверующая. Еще в Библии сказано: "Да убоится жена мужа своего".

– Правильно делаешь, – восхитился я. – Бог важнее мирского довольства.

– Ну, раз этой безбожницы нет, то повезем елку к нашим – там ей наверняка обрадуются, – почесав пятерней затылок, заявил Валек.

На квартирке-бис мне было поручено украшать елку красными яблоками и мандаринами.

– Ну что, Валек, жена-то сбежала от тебя или еще ютится на дырявой раскладушке? – поинтересовалась Стеклорез.

– Баба с возу – кобыле легче, – равнодушно ответил он.

– Почему не кормил жену? – возмутилась она.

– Коль не верит в Бога, так пусть кесарь ее и кормит, – назидательно изрек он.

– Ну и изверг ты, при чем тут Бог?

– Я даю деньги только идущим ко Христу, – грозно ответил Валек.

– Пожалел бы жену.

– Не всякая жалость ведет к добру. Не помогаю женщинам, не радеющим о спасении души, пусть кесарь о них заботится.

– На новогоднюю ночь должны объявиться все наши ученички, – перебил Мещер. – Я вот думаю: а не проверить ли их на вшивость еще разок?

– Да, небось зажрались и позабыли о Боге, – глубокомысленно произнес Валек. – Надо с каждого особым образом снять мирскую плесень и проверить на верность нашему ордену.

– Мужчин будем проверять на страх смерти, а женщин – на послушание, – добавил Мещер, сверкнув красными глазами.

Квартирка постепенно заполнялась народом. Когда пробило десять часов вечера, Мещер схватил большой кухонный нож и, слегка помахивая им, стал обходить собравшихся учеников. Тех, в чьих глазах начинал метаться страх, он вытаскивал за грудки на середину кухни и подносил нож к горлу.

– Ну что, не страшно ли тебе ради Христа пожертвовать своей жалкой никчемной жизнью?

Если лицо ученика бледнело и тело обмякало, то Мещер немедленно указывал ему на дверь, а если лицо краснело и мышцы невольно напрягались, то он произносил:

– Этот пусть остается – его сердце не дрогнет в смертный

час.

Удалив трех неверных, он устремил взгляд на учениц.

– Кому не слабо раздеться наголо за веру и исполнить любое желание основного? – воскликнул он, обведя алчными глазами затихших учениц.

– Мне, – гордо заявила дама очень солидного возраста и вышла на середину круга.